– Я об одном тебя прошу, братец: подумай еще о встрече.
– Подумаю, – согласился он.
Она поцеловала его в плечо и пошла за курткой.
– Тебя Анна зовет.
– Анна… – с нежностью вздохнул он. – Скажи, что я завтра зайду.
Когда Элиза ушла, Ноам еще какое-то время стоял, устремив взгляд в пространство. Воспоминание о единственной любви навеяло на него грусть, и он подошел к шкафу, чтобы извлечь из его недр старый ящик. Открыв его, он на мгновение замер в нерешительности, с опаской глядя на свои дневники. Наконец он вынул самую старую тетрадь. Первая запись была сделана на следующий день после его последнего визита к доктору Лоран. Он прочел несколько страниц, улыбнулся. Никогда он не был так близок к счастью, как в ту пору своей жизни. Он прочел следующую запись, сделанную 3 сентября 1988 года, через день после их разрыва. Сердце заколотилось как бешеное. К своему удивлению, Ноам обнаружил, что со временем его боль не утихла. Она все еще была тут, притаилась в тени фраз, готовая к нападению. За наивностью его записей скрывалась попытка заглушить отчаяние, подменив чувства словами. Впрочем, тогда у него еще оставалась слабая надежда, что это не конец и жизнь подарит ему новую встречу с Джулией.
Тетрадь откровений
Я взял руку Джулии в свою.
– Ну, и что говорят в таких случаях? – спросил я.
Она пожала плечами. Прямо перед нами раскинул свои широкие аллеи Люксембургский сад. Это было наше место, наше время. Вот уже два месяца почти каждое утро мы встречались здесь. Нам нравилось сидеть перед большим прудом и наблюдать, как легкая утренняя дымка цепляется за холодную воду, стараясь задержаться на ее поверхности. Вдали, на внешних аллеях мелькали бегуны в наушниках, сосредоточенно вслушиваясь в ритм музыки.
Но мы были одни, и этот парк был нашим миром.
– Будь мы нормальной парой, мы пообещали бы друг другу снова встретиться, сказали бы, что это еще не конец, и все такое, – прошептала она.
– Но мы не нормальная пара, так?
Джулия пристально смотрела на мои губы, и мне показалось, что хочет меня поцеловать, но она не решается.
– Да. Мы не любим ложь.
– А это обязательно была бы ложь?
– Мы не можем быть в этом уверены – скажем так. Значит, утвержать это – все равно что лгать.
Я кивнул, как бы соглашаясь, но внутри у меня все кипело. Мне хотелось возражать ей, приводить новые доводы. Но я так боялся разочаровать ее.
– Почему ты так смотришь на мой рот?
– А как по-твоему, я смотрю?
– Ты думаешь, какие еще слова слетели бы с этих губ, если бы мы продолжили встречаться? Или вспоминаешь, как целовала меня?
Джулия весело наморщилась.
– Еще глупее. Я думала о чужих губах, которые будут целовать твои, и умирала от ревности.
– Похоже на нормальную пару?
Она провела по моим губам кончиками пальцев. Нежность этого жеста потрясла меня.
Мы любили друг друга два месяца. Два месяца каждое утро мы встречались в этом парке или где-нибудь еще, и это было чудесно. Мы пили кофе в «Буфете марионеток», потом немного гуляли. Затем она шла на работу – она временно устроилась официанткой в ресторан быстрого питания. Я же шел заниматься, чаще всего без толку, так мне не терпелось снова ее увидеть. Вечером я встречал ее у выхода из ресторана, провожал до дома, ждал, пока она примет душ и переоденется, после чего мы отправлялись бродить по Парижу, счастливые тем, что мы вместе, что мы – пара. Мы ужинали, а остаток вечера проводили у меня. Она говорила, что ей нравится моя квартирка, и завидовала моей ранней самостоятельности. Она видела в ней признак привлекательной, внушающей доверие зрелости, тогда как на самом деле это следствие моей неустроенности. Бабушка с дедушкой живут за городом, сестра заканчивает учебу на севере Франции, отец же давно потерял ко мне всякий интерес. Это он оплачивает мою псевдосамостоятельность. Проклятые деньги поступают в виде страховки для оплаты моей учебы.
Однажды я вкратце описал ей свое непростое детство. Чтобы доказать свою привязанность. Она не задала ни одного вопроса. «Каждое существо – это совокупность пережитых им драм, и всё», – просто сказала она.
И вот наша история подошла к концу, и эта ситуация возмущала меня до глубины души.
– Ты считаешь, что мы расстаемся навсегда? – спросил я.
– Я предпочитаю смотреть на вещи трезво, Ноам. Я еду в Нью-Йорк к отцу и не думаю, что скоро вернусь. Трезвость – защита от боли.