— Кажется, твои родители немного того, — говорит он.
— Возможно, — отвечает его новый знакомый, нисколько не задетый таким предположением. — У меня есть идея. Сделай мне одолжение. — Он садится, и Гид видит, что ему правда плохо. Он прислоняет книгу к потрепанному подлокотнику дивана и с ее помощью поднимается. — Я не смогу уйти отсюда. Ты можешь пойти к телефону-автомату в женском общежитии,
«Уайт», и позвонить по этому номеру? — Он листает книгу и достает оторванный угол газеты, на котором написан номер телефона.
Гид делает шаг вперед, но парень выставляет вперед руку, останавливая его.
— Говорю же, я заразный, — повторяет он и, сделав из куска газеты комочек, бросает Гиду. Он приземляется у его ног.
— Это телефон брата, — говорит мальчик. — Позвони ему и скажи, что бабушка приезжает завтра в четыре двадцать.
— Телефон брата записан у тебя на обрывке газеты? Гид не двигается с места, и тогда мальчик снова опускает книгу и смотрит на него.
— Послушай, если ты сделаешь это для меня, я буду твоим должником. — Гид чуть не смеется ему в лицо. Мальчик хмурится. — Может, тебе кажется, что я ничем не могу тебе услужить, но поверь, я много что могу для тебя сделать.
Этот мальчишка весьма самоуверен, хоть и действует ему на нервы.
— Хорошо. Бабушка приезжает в четыре двадцать, а звать тебя как? — спрашивает Гид, даже не скрывая раздражения.
— Микки Айзенберг, — отвечает малый.
— Рад знакомству. — Гид машет ему рукой, надеясь избежать очередной лекции о микробах. — Меня зовут Гид.
— Я знаю, кто ты, — отвечает Микки. — Ты тот парень, что сказал мисс Сан Видео, что она хорошо работает языком. — Он прищелкивает языком. — Эта мисс Сан Видео телка что надо.
— Тебе четырнадцать, — говорит Гид. — Тебе еще рано так говорить о женщинах. Это просто смешно!
Но Микки Айзенберг лишь пожимает плечами.
Я знаю, какие женщины мне нравятся, — заявляет он. — Когда-нибудь, может, и ты это поймешь
Кажется, я и в Микки Айзенберга начинаю влюбляться! Ну нет, конечно… Однако, если у него в четырнадцать уже определены сексуальные приоритеты, со временем дело может только улучшиться!
Комната отдыха в «Уайт» не менее уродлива, чем в
«Проктор», только на стене над автоматами репродукция картины Хоппера «Ночные ястребы». Гид разглядывает полотно, в особенности мужчину в тренче, сидящего за барной стойкой. Гиду кажется, что он похож на него. Этот парень тоже не знает, как ему поступить. У Гида в голове одновременно возникает тысяча вопросов. Может, Даниэль сама поняла, что у них все кончено и поэтому он перестал звонить? Должен ли он порвать с ней, как положено, или можно просто вести себя так, будто между ними и не было ничего, другими
словами, ничего не делать?
Второй вариант нравится ему все больше и больше. Потом на ум приходит фраза, которая, как ему кажется, идеально подходит к этой ситуации: «Мне надо разобраться в себе».
Ребята почему-то думают, что фраза «мне надо разобраться в себе» освобождает их от всех обязательств. А в девчонок она вселяет надежду, хотя надеяться-то не на что.
Нет, не разобраться в себе… Хорошо, что Гид сам это понял. За этой фразой последуют расспросы о том, чего он на самом деле хочет. Это совершенно ни к чему. В голове мелькает картина ссорящихся родителей. Он должен позвонить Даниэль. Тогда он поступит,
как джентльмен.
Даже я так думаю. А ведь я не хочу, чтобы он уделял внимание другим девчонкам. Даже из вежливости. Что если он опять влюбится в нее, лишь заслышав ее го- лос? Хотя вряд ли.
Пожалуй, позвонит он сперва братцу Микки.
К телефону походит парень лет двадцати — двадцати пяти.
— Я звоню от Микки, — говорит Гид. — Ваша бабушка приедет завтра в четыре двадцать.
— О’кей, — отвечает парень и вешает трубку.
Гид недоуменно смотрит на телефон: может, он что- то сделал не так? Он уже думает перезвонить, как вдруг слышит грудной язвительный женский смех. Он оборачивается. И видит девушку в белой футболке, белых брюках и коричневых сандалиях рядом с огромной кучей дорожных сумок от «Луи Виттон». Эта девушка каким-то совершенно невозможным образом красивее всех девчонок, которых он прежде встречал.
Я могу это подтвердить.
Гид ловит воздух ртом, будто девчонка горит пламенем. Девушка открывает рот и произносит:
— В четыре двадцать? — и вскидывает идеальную темную бровь. — Ты знаешь, что это означает? — У нее темные волосы и глаза, а кожа ровного золотистого оттенка. Она поднимает руки, берет свои волосы и обвивает их вокруг запястья на манер веревки, а потом завязывает узлом, который тяжело падает ей на спину. — Quecalor, — вздыхает она. (Даже Гид знает, что это значит: как жарко.) — Могли бы и раскошелиться на кондиционеры, как думаешь?
Она оглядывает Гида с ног до головы и понимает, что он до сих пор не сказал ни слова, зато стоит, уставившись на нее во все глаза. Из читального зала выходят
девочки — они идут быстро, опустив головы, хотя большинство глаз все же тайком косятся на девчонку. На это божественное создание. На эту фею.
В голове у Гида полная каша.
Девчонка выжидающе смотрит на него. Он понимает, что надо что-то сказать.
— Ты здесь учишься? — спрашивает он. Его бестолковость приводит ее в восторг.
— Да ты новенький, — заключает она, медленно, с наслаждением растягивая слова. И снова вскидывает бровки. Гид снова молится Богу, не в силах поверить, что она с ним флиртует. — Я здесь с девятого класса. — Акцент у нее совсем не такой, как у мисс Сан Видео. Но он не спешит спрашивать, откуда она, потому что люди с акцентами часто оказываются обычными американцами и обижаются, когда их спрашивают, от- куда они родом.
— Меня зовут Пилар Бенитес-Джонс, — говорит она. — Опоздала к началу занятий, потому что моя сестра выходила замуж. — Гид подмечает, что Пилар смеется без особого веселья в голосе. — И эта свадьба сильно затянулась: ее справляли на двух континентах, и мне пришлось много летать, а это ужасно сушит кожу, и постоянно выслушивать, как родители орут друг на друга. Точнее, мама орет, а папа пытается извиниться за то, что вызвал эти вопли. — Пилар садится на один из чемоданов и, словно пытаясь заглушить воспоминания, зажимает прелестные ушки прелестными ладошками.
Странно. — Гид в кои-то веки рад скандальному разводу родителей. — Я только что вспоминал, как мои предки ссорились точно так же. Меня зовут Гидеон, — добавляет он.
— Геее-де-он, — произносит она. Он даже не думает ее поправлять.
— Мать с новым мужем переехали в Нью- Мексико, — тихо произносит он.
Его признание прерывает тихий звонок. Пилар лезет в лифчик — о господи — и достает крошечный серебристый телефончик.
Она принимается возбужденно болтать по-испански. Гид, который вовсе не так бестолков, как кажется, понимает, что это может означать конец разговора. Но Пилар закрывает крошечную трубочку отполированным розовым ноготком и шепчет:
— Подожди. — Через несколько секунд она вешает трубку и осторожно оглядывается кругом.
— С какой стати ты на побегушках у Микки Айзенберга? — строго спрашивает она.
— Ты знаешь Микки? — изумленно спрашивает Гид.
— Разумеется. Он торгует «экстази». И называет себя «четыре двадцать» — это какой-то сленг у обкурков.
— Он же вроде торгует «экстази»…
Пилар оттягивает прядку волос и подносит кулачок к губам. Я понимаю, что это откровенно манипулятивный женский жест, но Гид просто думает, что никогда в жизни не видел ничего сексуальнее.
— Он торгует «экстази», — объясняет Пилар, — но сам курит марихуану.
Должно быть, у Гида потрясенный и глупый вид, по- тому что Пилар начинает смеяться.
— Микки Айзенберг заставил тебя проворачивать за него сделки с наркотиками, а ты даже ничего не заподозрил!
Пилар находит это весьма забавным. Потом ее глаза наполняются тревогой. Она касается его плеча.
Тогда все и происходит. Ее пальчик на его плече, кажется, вмещает в себя весь мир — в хорошем смысле этого слова. Она что-то говорит, и Гид пытается сосредоточиться на этом, но у него кружится голова. Так вот что значит любовь. Вот почему он оставил Даниэль стоять на дороге, так и не сказав ей то, что она хотела услышать. Вот чего он ждал все это время.