— Знаешь, Гид, я говорил твоему отцу, что беспокоюсь насчет тебя, — говорит он.
Гидеон притворно изображает благодарную улыбку.
— Да, я в курсе, — отвечает он. — Он сказал мне. Но потом добавил, что я так хорошо выгляжу и у меня такие замечательные друзья, что он совершенно не тревожится, хоть и благодарен вам за заботу. — Вот теперь на его лице улыбка, которая говорит: «Ну что, подавился, козел?» Он даже похлопывает Эрин по головке и добавляет: — Кстати, надеюсь, у вас больше нет проблем с электропроводкой. Поздравляю с Днем Всех Святых. — Он с огромным наслаждением наблюдает, как Яйцеголовый весь трясется от ярости.
Ночной воздух холодный и волшебный. Небо сияет невообразимым количеством звезд. Гид готов взорваться от счастья, как будто он прыгнул с высоты. Но что это за неприятный зуд под ложечкой, думает он? Страх. Ведь ему придется заняться сексом с Молли.
Он слышит цоканье каблучков за спиной. Поступь явно женская, но не слишком изящная. Каблучки настигают его. Сюрприз-сюрприз! Это Пилар. На ней ковбойская шляпа, ковбойские сапоги и белоснежный комбинезон — супермодное трико, которое называется «нуди» (я знаю об этом, потому что у моего стоматолога в приемной лежит журнал «Вог»). Эти «нуди» кучу денег стоят. Пилар не похожа на девушку, которая стала бы экономить на карнавальном костюме, да и зачем это ей, полноправному финансовому монополисту на аргентинском рынке производных продуктов говяжьего жира?
— Приветик, — мурлычет она, — это костюм Дэви Крокетта?
— А он разве не носил енотовую шапку? — спрашивает Гид.
— Носил, — отвечает Пилар, — но у него была точно такая рубашка. — Она тянет за шнуровку, обнажая участок кожи на груди Гида, слева. Он пытается чуть глубже дышать той стороной, выпячивая грудь. Хотелось бы мне над ним посмеяться, вот только когда я хожу, тоже иногда выпячиваю некоторые части своего тела больше других! Все мы так делаем.
Гид качает головой.
— Если бы я хотел быть Дэви Крокеттом, непременно бы надел енотовую шапку. А ты что изображаешь?
— Не что, а кого. На День Всех Святых все изображают кого-то.
— Ты девушка-ковбой, — говорит Гид. — Неправда, некоторые изображают что-то.
Пилар снимает шляпу. Волосы подколоты таким образом, что получился короткий волнистый боб.
— Я Пэтси Клайн. Я знаю, все ждут, что я выряжусь Кармен Мирандой…
Гид мысленно улыбается, представив, что всем в кампусе больше делать нечего, как только гадать, кем нарядится Пилар на День Всех Святых. И мне в том числе. Даже если бы я была Пилар, то посмеялась бы над собой за такое предположение.
Пилар продолжает.
— И вот подумала: дай-ка подкину им кривой мяч.
— Не кривой, а крученый, — поправляет ее Гид. Пилар качает головой, и волосы касаются плеч.
— Нет, неверно, — говорит она. — Мяч летит криво, когда его бросают. Поэтому «кривой мяч».
— Поверь мне. Крученый. Подающий бросает крученый мяч.
Она упрямо трясет головой.
— Не верю!
— Эта девчонка заявляет парню, что он не прав!
— Хорошо. Как хочешь. Но я американец, между прочим.
— О да, — возмущается Пилар. — В этом, как и в твоем прямолинейном обаянии я имела возможность убедиться не раз. Ну да ладно. Так что ты изображаешь? Мимо проходит стайка девчонок, почтительно потупив взор. (Гид знает, что это Пилар оказывает на них такое действие, а вовсе не он.) Гид удовлетворенно замечает, что среди них есть и та девушка с глазами, подведенными зеленым карандашом, что сидела перед телевизором в общей комнате. На всех девчонках колготки в сетку, мини-юбки и рваные майки. В нескольких метрах от них идет еще одна стайка, и все одеты так же.
— Вырядились проститутками, — поясняет Пилар, заметив недоумение Гида. — В День Всех Святых американки вечно рядятся шлюхами, чтобы можно было показать всем буфера. Но скажи же, что у тебя за костюм?
Он говорит. И объясняет, почему нарядился слугой. Точнее, не совсем… Он просто признается, что дополняет другой костюм. Ей становится скучно. Уголки губ, накрашенных фиолетовой помадой, ползут вниз. А может, ей просто грустно? В руках у нее гитарный футляр. Она открывает его. Внутри оказывается косметика, сигареты и бутылка воды.
— Там водка, — сообщает она.
Надо было догадаться, что она под мухой — с чего бы ей еще рассуждать на тему «вы, американцы, такие, вы, американцы, сякие»?
Она оглядывается по сторонам, но они стоят на незаметном участке — на темной тропинке между зданием «Тайер» и административными постройками.
— Не хочешь глоточек?
Гидеон, тебя ждет долгий, эмоционально изнуряющий вечер. Выпей водки.
Принимая предложение Пилар, он смело смотрит в ее сияющие глаза.
— Ох, как горло обожгло, — выдыхает он, протягивая ей бутылку и не отрываясь от ее волшебных бархатных карих глаз (его слова, не мои).
— Обжигает, но не пахнет. Никто не узнает. — Она кладет бутылку в футляр, садится на колени, давая Гиду волнующую возможность заглянуть в вырез ее трико, и встает, держа в руках фотографию.
Она протягивает снимок Гиду, и он замечает — ну надо же, не ошибся, — что у нее действительно печальный вид. На фото они на вечеринке у Фионы: сидят в кресле, прижавшись друг к другу.
— Мне пора, — говорит Пилар.
— Подожди, — говорит он. — Можно мне еще глоточек, пока ты не ушла?
Несколько раз приложившись к водке, Гид замечает, что ковбойская шляпа Пилар украшена драгоценными камнями. Она похожа на белое пламя, думает Гид. Еще одна не слишком удачная любовная метафора.
Пройдя еще несколько шагов, он вспоминает, как в утреннем тумане безысходно посылал Пилар признание в любви. И смеется. Он понимает, что смеется из- за водки, и их мучительные отношения с Пилар не всегда будут казаться ему такими забавными. Но сейчас ему смешно.
Молли сидит на каменном уступе у входа на карнавал. На ней уродливое длинное платье из коричневой ткани и не менее уродливая шляпка.
— Неужели люди так одевались в каком там… в 1620 году?
Молли завязывает шляпные ленточки под подбородком.
— Именно так. Я взяла книжку в библиотеке младших классов: «Как одевались отцы-основатели». Видимо, надо было дать ее тебе. Ты похож на Робинзона Крузо.
— Меня уже как только не называли, — признается Гид. — Но Робинзон Крузо — лучший комплимент.
Молли одобрительно кивает:
— Робинзон Крузо сойдет. Он жил всего лет на сто позже поселенцев, а в те времена, сдается мне, мода менялась не так быстро. Ну да ладно. Держи. — Она протягивает ему какой-то кожаный шнурок. Это поводок. Поводок!
Гидеона как будто ударяют в пах.
— Ты хочешь, чтобы я надел поводок? — Слава богу, что он отхлебнул водки у Пилар! О нет! Пилар увидит его на поводке! Вот видите? Его чувства к ней вдруг перестали быть смешными!
Молли уже надела ошейник ему на голову. При этом она все время разговаривает поучающим тоном, будто ничего страшного в происходящем нет.
— Как это ни удивительно, слуг во времена первых колонистов иногда держали на поводке, особенно во время переездов. У них было слишком много возможностей сбежать и больше никогда не быть в услужении.
Они поднимаются по ступенькам студенческого центра, ступая осторожно, чтобы Гид не задохнулся, и он начинает расслабляться. На него никто не смотрит. Все остальные тоже в костюмах. Большинство младшеклассников нарядились атлетами в трико и золотых цепях, обернув зубы золотой фольгой.
Только бы никто не укусил Молли за шею, молит Гидеон.
Лиам ловит хихикающую Молли своим плащом, склоняется над ней и кусает в шею. Молли вырывается, восторженно краснея. Они смотрят вслед Лиаму, растворившемуся в толпе, взмахнув плащом.
— Йодом не помазать? — спрашивает Гид.
— Так-так, — отвечает Молли. — Что за враждебный тон? Позвольте напомнить, что вы мой слуга. Вы о чем-то хотели поговорить со своей хозяйкой?