Он рассказывает о миссис Фрай и букете из сухоцветов, о том, как отчитал Лиама Ву и вовремя вспомнил программу об ищейках на «Дискавери». О Молли Макгарри он упоминает с осторожностью. Рассказывает ровно столько, чтобы Пилар поняла: другие девушки тоже на него западают. Но не перегибает палку, чтобы она не усомнилась в его заинтересованности. Она придвигается все ближе, ловит каждое его слово. От нее пахнет теплыми цветами, огурцами и сахаром. Он робко кладет ей руку на колено. Она не реагирует. Но касается шеи и начинает теребить свои ароматные темные волосы.
Каллен говорит, если девушка начинает теребить волосы, дело в шляпе. Не могу с ним не согласиться.
Подходит Мэдисон. Она сразу замечает его руку на колене Пилар.
— Какой ты смелый для новенького, — комментирует она.
— Мэдисон, — Гид протягивает свободную руку и щекочет ее под подбородком, — я уже не новенький. Я просто… парень, который никогда тебе не достанется и о котором ты будешь мечтать до конца своих дней.
Мэдисон смеется в ответ — добродушно смеется. Но самое главное, она поворачивается на каблучках своих туфелек на платформе от «Марка Джейкобса» и оставляет их в покое. Гидеон продвигает руку выше по колену Пилар, пока не утыкается в ее трусики. Пилар отстраняется. Гид уже хочет извиниться, но тут встречается с Пилар взглядом и просто пристально смотрит ей в глаза. Правильный ход. Девчонки терпеть не могут извинений. Разве что парень сделал действительно что-то плохое, но не нарочно. Черт возьми, думает Гид, не могу же я извиняться за то, в чем состоит весь смысл моей жизни!
— В барах я трусики не снимаю, — говорит Пилар, — но мои родители в Риме.
— Хорошо, — медленно отвечает Гидеон, совершенно не увязывая эти две фразы вместе. Под действием алкоголя ему приходит в голову, что, может быть, «Рим» — это название ресторана?
Они обнимаются и целуются. Он опускает руку ей на грудь. Он так часто об этом мечтал, что у него возникает ощущение дежавю.
Она останавливает его, но лишь чтобы сказать:
— Я серьезно. Мои родители в Риме и прилетят только завтра утром. Пойдем ко мне.
Все устраивается моментально. Николас скажет матери, что Гид вышел на пробежку еще до того, как они
проснулись, и оставит для него спортивную одежду на площадке служебной лестницы, на десятом этаже. Пилар стоит, улыбается и чуть ли не краснеет. С каких это пор она стала такой невинной?
Николас вручает ему ключ от квартиры.
— Ты понимаешь, — говорит он, — что завтра моя мать будет сюсюкать со мной наедине? Когда никто не смотрит, она сюсюкает еще больше. Так что возвращайся к девяти. Она ничего не заподозрит. — Он делает шаг назад и с почтением смотрит на Гида. — Я верил, что ты станешь таким, каким я вижу тебя сейчас.
Гид наслаждается моментом, как глотком горного воздуха.
И вот он на улице, шагает по Манхэттену в три часа ночи, и не просто с девчонкой, а с девушкой его мечты. Она держит его за руку. У нее глаза с поволокой. На ней сапоги на высоких каблуках и короткая юбка. Боже мой, думает Гид. Я никогда раньше не занимался сексом. Это была ужасная идея. Но он не может допустить таких мыслей. Такой шанс выпадает раз в жизни. Главное — не думать так много, как обычно, приказывает он себе.
Они в ее квартире. Точнее, в квартире ее родителей — огромное пространство, где сплошное стекло, кожа и прямые углы. Они обнимаются напротив гигантской стены с зеркалами. К нему возвращается природная интуиция, уверенность, что он знает, как себя вести, что делать. Они целуются, пока идут по коридору: сначала он прижимает ее к стене, одной рукой залезает ей под рубашку, а другой гладит внутреннюю сторону бедер. Она отталкивает его, и он уже думает, что зашел слишком далеко, но нет — теперь она прижимает его к стене, расстегивает его рубашку и срывает ее с плеч. Он касается ее теплой макушки, когда она целует его грудь, и она поднимает голову и смотрит ему в глаза.
— Ты в порядке? — спрашивает она. Он кивает.
Она приводит его в комнату, где стоит гигантская белая кровать, падает на нее, хихикает, дразнясь, задирает голые выше сапог ноги вверх. Боже мой, думает Гид. Это оно. Это не просто «оно», это начало и конец всего. Ему кажется, что он должен сказать что-то, прежде чем все начнется, и, немного поразмыслив, решает:
— Ты так прекрасна в белом.
— Спасибо, — отвечает она. — Я позаимствовала эту идею у Дженнифер Лопес.
— Ты позаимствовала идею у Дженнифер Лопес?
Не понимаю. Она что, изобрела белый цвет?
Пилар хлопает по кровати, призывая его присоединиться к ней.
— Она не изобрела белый цвет, но сделала его популярным, — объясняет Пилар, проводя ладонью по груди. Какие у нее длинные ногти! Как у взрослой женщины. Это почти… ну, конечно, это сексуально, но и жутковато тоже. С такими ногтями чего угодно ожидай. — Только не говори о ней никому.
Гид хмурится.
— Думаю, многие и так знают, кто такая Дженнифер Лопес, — замечает он.
— Да нет же! — Пилар садится на него верхом. — Не говори, что я одеваюсь в белое, пытаясь ей подражать. А если скажешь, то пусть они никому не говорят.
Он не знает, радоваться тому, что она скачет на нем, как на лошади, или расхохотаться при одной только мысли о том, что он говорит кому-нибудь из своих знакомых: «Пилар носит белое, потому что копирует Дженнифер Лопес. Только не говори никому». Молли это понравилось бы. Молли… Но сейчас не время о ней вспоминать. Пилар навалилась на него, она целует его, ее руки, как у кинозвезды, расстегивают его штаны, снимают рубашку… Гиду кажется, будто его мозг вот- вот выпадет из головы. Я чувствую то же самое.
И тут из шкафа вываливается Мэдисон Спрег. В руках у нее видеокамера.
— О черт, — выдыхает Мэдисон.
Первое побуждение Гидеона — он неслыханно, несказанно счастлив, что трусы все еще на нем. Осознав ситуацию, он может сказать лишь одно:
— А я даже не думал, что вы подруги!
Пилар садится на кровати. Гидеон смотрит на ее груди и со странным равнодушием думает: только что они были в моих руках.
— Я думала, мы все отменили! — кричит Пилар.
Отменили? Пилар надевает трусики, отворачивается к стене, вдруг заскромничав, надевает лифчик и рубашку — как эротический фильм в обратной перемотке. Значит, Пилар обсуждала его с подругами за глаза… Это… это все, о чем он мечтал. Он же все время представлял, что она думает о нем с тех пор, как они познакомились.
— Гидеон, — умоляет она, — ты правда мне нравишься. Мы запланировали это еще давно, и мне казалось, я ясно ей сказала, что приходить не надо. Я правда не хочу, чтобы ты на меня сердился. Ты мне очень нравишься, честно.
Гид размышляет. Он не рассердился, когда увидел видеокамеру. Не рассердился, когда появилась Мэдисон. Бывают в жизни и похуже вещи, чем расстаться с девственностью в объятиях сексуальной девчонки, по ка другая сексуальная девчонка снимает это на камеру. Даже если вторая девчонка уже не кажется тебе такой сексуальной, как раньше. Но разве от этого ситуация не становится еще интереснее?
— Ты правда мне нравишься, — повторяет Пилар. — Не хочу, чтобы ты подумал, что это не так.
Да, вот что больше всего бесит его в этой ситуации. Ведь она только что висла на нем и, кажется, не притворялась. Так что выходит, она извинялась, потому что уверена: ему в жизни не поверить, что она на него запала, что он того стоит. Но в том-то и дело, что он верит.
«Не в пари дело», — написала ему Молли.
Тогда он не понял, но сейчас все стало ясно, как божий день. И что имела в виду Молли, и что ему делать дальше.
Он начинает одеваться, проверяя, на месте ли экстренная кредитка.
— В чем дело? — спрашивает Пилар и бежит за ним до двери, завернувшись в белоснежное одеяло на манер тоги. Гид приказывает себе не оглядываться, но не может удержаться.
— Черт, ты просто секс-бомба, — говорит он, качая головой.
— Почему ты уходишь? Куда ты? — Пилар облокачивается на зеркало одной рукой.
— В Буффало, — отвечает он и надевает куртку. Он смотрит на Пилар в последний раз. Трудно понять, то ли она злится, то ли в отчаянии, то ли просто пьяна. Гид решает, что ему никогда не понять, и выходит в коридор. У Пилар квартира, где лифт открывается прямо перед дверью. Он слышит, что происходит внутри.