И сразу все стихло, замерло, остался только белый свет. Марине не было ни больно, ни холодно, ни жарко, тело не уставало от одного и того же положения, не хотелось ни есть, ни пить. Оно словно оказалось заковано в белый свет, и остались только мысли, чувства, бьющиеся в этой неподвижности, безгласности.
Боже мой, как же Ярик? – тут же охватило мучительное, неизбывное беспокойство Марину. Он же один, совсем один сейчас, ему страшно, жутко, непонятно, а я ни сказать ему ничего не могу, ни успокоить, ни прижать к себе. Бедный, бедный мой мальчик, крошка моя, чудесный мой ребенок…
Хотелось злиться и плакать, кричать, молить кого-то, чтобы выпустили ее хоть на минутку из этого заточения, чтобы успокоить сына, утешить его.
Потом накатывал гнев – да что за смерть-то вообще такая?! Если уж смерть, то смерть – душа прощается с телом, отправляется куда-то еще, а это что такое? Кто придумал такое издевательство, чтобы мать находилась рядом с сыном, но не могла ни слова ему, испуганному, сказать? Что за пытка такая этот немыслимый конец света!
После этого снова хотелось просить, умолять кого-то, чтобы позволили ей обратиться к сыну, поддержать его – ну он же ребенок, в конце концов, ну ему-то за что такое?..
Через какое-то время накатывало словно бы безразличие, но очень уж показное, напускное. Ах так, значит, ну и ладно, все эти ужасы на вашей совести, так и знайте. Посмотрите только, как вы обращаетесь с невинными, ничем не заслужившими такого обращения душами…
Но и после этого ничего не происходило, и что бы Марина не переживала, с какими бы мыслями не обращалась к чему-то высшему, белый свет оставался все так же недвижим и безучастен.
Марина понимала, что надо бы успокоиться, расслабиться хоть немного. Ужасная ситуация, слов нет, но, похоже, эмоциями, мольбами, угрозами, как и в жизни это было, не поможешь. Лучше бы дышать глубже, хотя бы только образно выражаясь, потому что дышать ей сейчас не нужно было, усмирить свои мечущиеся мысли, фонтанирующие эмоции, хоть чуть-чуть попытаться отвлечься. Поговорить мысленно с Ярославом из своего теперешнего положения – может, поможет, как и раньше, при жизни?
Марина начинала обращаться к сыну, направляла к нему свою нежность, заботу, ласку, защиту: ты мой чудесный мальчик, я с тобой, хороший мой, я всегда с тобой. Не бойся ничего, переживем мы как-нибудь и это тож…
Но сбивалась – не могла оставаться спокойной, снова хотелось плакать, взывать к кому-то, гневаться на кого-то. Ну как, как такое можно было допустить? Ну что они сделали такого, что с ними это случилось и никакого выхода из этого не видится? Это и значит ад? Вечность в небытии, в пустоте, страхе, безысходности?
И все-таки должен быть какой-то выход. Надо все-таки хоть немного успокоиться. Хотя и кажется, что какой толк в спокойствии, если уж гневные крики не помогают, но надо попробовать принять все как есть.
Зачем-то мы здесь и именно в такой ситуации, в таком положении. И хотя кажется, что выхода нет, но он есть, конечно же.
Марине вспомнилось вдруг, как когда Ярику было три года, он заболел сильно. А заболел из-за Славы – в начале мая они вдвоем с Яриком поехали к бабушке, и на обратном пути, вечером, Слава окно в машине не закрыл. Вроде так тепло уже было, но Ярик уже вечером начал кашлять, а ночью температура поднялась. А ведь говорила Славе, побереги ребенка, обманчивое тепло, и они только-только от зимних болезней отошли… И так злилась на него, так злилась! А как было не злиться? Ведь предупреждала, да и не хотела одних их отпускать, но так уж Слава уверял, что все хорошо будет, что он все понял, и вообще он знает тоже, как с детьми обращаться…
Ярославу становилось все хуже, а Марина злилась все больше, даже мама не выдержала, сказала, ну что ты к Славе прицепилась, лучше о ребенке подумай. Но Марине казалось, что Слава не достоин прощения. И только когда температура за тридцать девять не спала и на четвертый день, Марина вдруг по-настоящему испугалась и стало все равно, что там Слава, лишь бы Ярику стало лучше. Перестала злиться, и Ярослав пошел на поправку.
Кстати, и теперь столько переживала за Ярослава, а про Славу даже не подумала, вспомнила только вскользь. Но что же он? Где он сейчас? О ком сейчас думает?
Может, и правда зря на него столько злилась и обижалась, подумала Марина. Все казалось, что он что-то не так делает. А что я? Разве я права была, что не любила его, как могла бы любить? Все-то мне не так было, не то, все его в непонимании винила, а сама-то его понимала? Что я делала для него?