У ног Мариуса поднимались песчаные вихри, оседая на коротких, по эскарлотской моде, сапогах. На расстоянии выпада подпрыгивал и отступал Гарсиласо. Вновь не тревожа песка. Скупость из движений не исчезла, но двигался он быстрее. Отрешённость и скука сменились сосредоточенностью. Бровки сдвинуты, взгляд больше не гуляет по Оружейной. Малыш старался, уже похвально.
Мариус успевал делать лёгкие выпады и бросать на Хенрику взгляды, словно бы извиняясь. Он закусывал нижнюю губу, качал головой, при этом прикидывался, что ничуть не отвлекается от поединка. Яльте захлестнула досада. Можно подумать, она сама не видит — фехтование не самая сильная сторона племянника. Гарсиласо старательно держал шпагу в непривычной для себя манере: согнув в локте руку. Силился запомнить движения. Пару раз попытался подловить графа форн Непперга и сделать выпад. Но из бывшего боевого офицера был строгий учитель, отбивавший каждую из жалких попыток. Племянничка начинала брать досада. Он щурил глаза, движения делались более резкими и порывистыми. Так вот, чего добивается Мариус. Ему придётся помучиться. Чтобы раззадорить этого ребёнка, нужно у него на глазах забрать его корону…
— Ваше высочество, хотите, я обучу вас беспроигрышному трюку, который обратит силу вашего противника против него же? — Мариус дышал ровно, будто не спеша прошёлся по саду. Чего не скажешь о племяннике, тот вбирал воздух ртом.
— Это тоже северная школа? — Гарсиласо, отвлекшись, пропустил удар, фыркнул и сердито глянул на нового учителя. Очаровашка.
— Конечно же. Будет, чем встретить старшего брата. Ручаюсь, так он не умеет.
Лицо племянника приняло заговорщицкое выражение. Роскошно, офицер Непперг.
Рапиры скрестились, Гарсиласо сразу перешёл к защите. Мариус наглядно показывал силу, не давая мальчику шанса. Принц едва доставал макушкой до локтя Непперга.
— Расслабьте руку, удар!
Принц повиновался, Непперг с нарочитой медленностью показал движение. Его удар снёс рапиру Гарсиласо. Не останавливаясь, уволок её дальше, налево, и заставил клинок его высочества подскочить под клинком Мариуса.
— Удар! Сильнее!
Салисьо, резко подавшись вперёд, подтолкнул рапиру Непперга влево и вынудил пройти мимо себя.
— А теперь разящий удар, пока моя шпага ещё в стороне и я открыт.
Гарсиласо ткнул возлюбленного тётки между ключиц, не сумел скрыть торжествующей улыбки.
— Отлично, — впервые на памяти Хенрики Мариус сверкнул зубами. — Повторим.
От стараний высунув кончик языка, племянник раз за разом пытался увести рапиру противника в сторону и открыть его для удара. Но учитель и не думал поддаваться:
— Поздно, ещё раз!
И принц вновь позволял увлечь клинок влево. Вновь поддевал чужую рапиру снизу. Вновь наносил удар, пытаясь подтолкнуть клинок Мариуса.
Лязг. Влево. Поддеть! Удар! Рапира Непперга уходит дальше. Открыт. Удар!
Хенрика не удержала возгласа. Это твоя победа, племянник, твоя и только твоя.
— Убит! — выдохнул Гарсиласо, не сводя глаз с кончика своей рапиры у шеи Мариуса.
Яльте могла поклясться: в эту секунду принц Рекенья видел перед собой отнюдь не чужого блицардского воина. Он видел страшного, лишавшего его покоя и сна, но переставшего быть непобедимым брата.
Племянничек просил об ещё одном хитром приёме, но граф форн Непперг объявил передышку. Хенрика с одобрением кивнула любовнику, всё верно. Незачем растрачивать с таким трудом зажегшийся огонь. Щёки принца горели, глаза блестели, и весь он был сжатой пружиной. Сейчас это только помешает. Гарсиласо подскочил к тётушке, она честь по чести поздравила его с победой.
— Драться и побеждать намного интереснее, чем бездумно махать шпагой, скажешь нет?
— Бездумно махать? — моргнул племянничек.
— Пока ты занимался с учителем, я бы сказала ты… скучал. Совсем не старался. Почему?
— Я фехтую, потому что так принято… Это традиция.
— О. — Вот так, госпожа Яльте. Для одних клинок — всё равно что бог, вера, если хотите — средство, для других — всего лишь условность.
— Отец говорит, — свёл бровки Рекенья, — в правителе больше ценят ум и умение править, нежели силу и ловкость. Король может не воевать, главное, чтобы он мудро правил. Я буду таким.
— А как же защита своей чести? — не приняла рекенианских истин Хенрика Яльте. — Своей семьи, наконец?