— Принц Рекенья. Чем я могу служить вам?
— Донмигель, я так больше не хочу, с Райнеро вы таким не были. — Гарсиласо больше не хотел соблюдать тексис. Поднял на канцлера голову, скрестил руки на груди.
— Ваше высочество недовольны? Позвольте узнать причину. — Донмигель покаянно нагнул голову. Со дня покушения на жизнь Гарсиласо принц виделся с канцлерам всего три раза и все три раза Донмигель держался совсем не как «Донмигель». О нет, то был «Мигель ви Ита». Причины такой перемены Гарсиласо не понимал, ведь раньше они с канцлером считались друзьями. Но и Райнеро Донмигель всегда оставался другом…
— Недоволен. — Гарсиласо сдвинул брови. Должно быть, устрашающего в этом было мало, но на лице Донмигеля не появилось ни одной эмоции. — Почему вы ведёте себя так?
— Прошу простить меня, если посрамил честь придворного неугодным поведением.
— Ну Донмигель! — Гарсиласо с досады топнул ногой. Ковёр заглушил его негодование.
— Как ваш некогда воспитатель, вынужден заметить, что ваше поведение несколько вольно для наследного принца. Извольте…
— Не изволю! Райнеро творил такое, что мог бы перевернуть мир, и никто не посмел бы сказать ему слова против!
— Как будет угодно моему принцу. Если позволите, я буду вынужден откланяться.
— Стойте. — Гарсиласо сам испугался своей дерзости, но Донмигель и бровью не повёл. Куда это откланяться? И ради кого Донмигель сменил привычный чёрный плащ на кремовый, с золотыми шнурами и щегольской, покрытой чёрной эмалью и усеянной драгоценными камнями фибулой? — Не позволю.
— Что угодно вашему высочеству? — Донмигель держал руки перед собой, в них была кремовая шляпа с чёрными и белыми перьями, за поясом вышитые золотом перчатки. Не знай его Гарсиласо, подумал бы, что Донмигель едет к даме. Но канцлер никогда не справлял свои личные дела так открыто, а весной и вовсе женился на сестре Сезара. От Гарсиласо что-то скрывали.
— Мне угодно Донмигеля. — Принц Рекенья решительно кивнул своим словам.
— Боюсь, я не знаю никого с таким именем.
— Отрекаетесь от своего имени? Уже отреклись! Вы… предали дружбу, доверие! — Гарсиласо отстранился от канцлера, пытался заглянуть в глаза, но тот так и стоял, верноподданнически показывая принцу макушку. — Признайтесь, вы сожалеете, что вам достался не тот принц! Сожалеете, что болт не попал в цель, так?! Или это вы и отдали приказ стрелять? Предав старшего принца, хотели убить и младшего? А следующим был бы отец? Но вам не занять Эскарлотского престола! Престол Рекенья для Рекенья!
— Я служу дому Рекенья душой и телом.
— Лжёте! Вы отправили за Райнеро солдат, они найдут его и схватят, а потом отец убьёт его! Как я был глуп, когда поверил, что это он отдал приказ стрелять в меня!
Гарсиласо попятился к двери, на глаза навернулась пелена слёз. От страшной догадки перехватило дыхание. У канцлера на поясе висела боевая шпага.
Донмигель поднял к нему глаза, шагнул навстречу. Гарсиласо отшатнулся, ударился спиной о спинку невесть откуда взявшегося стула.
— Принц Рекенья, вы сказали…
— Прочь от меня. Я закричу стражу.
— Салисьо, подожди!
Гарсиласо зажмурился, руки канцлера крепко сжали его плечи.
— Салисьо. Ты же знаешь, от меня не должно быть секретов, иначе и я не буду тебе добрым другом. Урок усвоен?
Гарсиласо открыл глаза. Донмилель мягко улыбался.
— Вы знали, что я подслушивал?
— И подглядывал.
— Я случайно. — Гарсиласо вспыхнул до жара во лбу. Интересно, о чём именно знает Донмигель… Об исповеди госпожи Дианы ему знать неоткуда. Хотя это он отправил Гарсиласо к матери… — Вы нашли комнату ревнивой герцогини?
— Конечно.
Гарсиласо виновато опустил голову.
— Салисьо, — Донмигель наклонился к нему, заглянул в глаза. — Я осуждаю не то, что ты подслушал. Наследному принцу следовало слышать тот разговор. Я недоволен, что ты скрыл это от меня. У нас не должно быть секретов, помнишь?
Гарсиласо кивнул, отвёл взгляд. Он знал, у Райнеро и правда не было секретов от «Клюва Ита», именно поэтому канцлер успевал сделать так, что наказание за шалость принца бывала вдвое мягче, если бывала вообще. Гарсиласо же ещё не успел привыкнуть раскрывать перед другим человеком душу, как перед собой. Раньше он рассказывал о своих тайнах и грехах только на исповеди, и то он выбирал те, которые можно было доверить Пречистой.
— Испугался?
— Немного.
— У тебя живой ум, честно говоря, я тоже испугался, когда услышал твою цепь имеющих право на жизнь обвинений.