— Снова не угадали, Мигель. Яльте со смерти Рагнара жили под знаком гарпии, а теперь ей на смену заступил барс Яноре. — Вино отдавало лёгкой горечью трав и пряностью кахивы, Ита не мог бы угодить королеве-дикарке больше. — И не стоит напоминать мне о втором эскарлотском сокровище, выданном вами за яльтийскую зверюшку. В конце концов, я всё ещё здесь… Вы же не думаете, что я терплю эту страну ради брюха Франциско или вашего вороньего носа?
— Вы только скрашиваете горькие дни малыша, но не спасаете его, — не принял шутки канцлер. В коротких пальцах блеснула двузубчатая вилочка с наколотым на неё кусочком мяса, тоненьким, как лепесток. — Поверьте, этой стране найдётся, чем ещё вас порадовать.
Хенрика с некоторым опасением взяла вилочку с подношением. Розово-оранжевое, оно выглядело сырым, но наверняка его коптили, как андрийские колбаски. Пахло мясцо так, будто подпортилось, но любопытство обыкновенно пересилило в ней всё. Пока она аккуратно прожёвывала солёный, острящий деликатес, Ита придирчиво изучал спираль из тарталеток — разнообразие начинок не поддавалось счёту.
— Энрика, вы — перелётная птица, вы вернётесь домой, как только условия станут опять вам пригодны. — Учёный ворон выбрал корзиночку с паштетом, яйцом и измельчённой зеленью, затем заглянул Хенрике в глаза. Под его собственными мешки сами смотрелись как тарталетки. — А Салисьо останется, и посмотрите на короля! Негоже доброму подданному произносить эти слова, но не долго король Франциско задержится на этом свете. Салисьо мал. Пока он достигнет совершеннолетия, у власти упрочатся другие, и тут я один не воин. — И канцлер вонзил на диво белые зубы в угощение, явно давая неуступчивой тётке младшего принца обдумать им сказанное.
Хенрика угостилась вторым лепестком мясца с обманчивым впечатлением. Франциско Рекенья, жирный ворон Эскарлоты, выкаркивал одну из ведущих партий в политическом многоголосье стран Полукруга. Этому же ворону были нипочём чириканья трёх стай мелких пташек — знати, духовенства и выборных граждан от отдельных городов. Формально они имели право голоса на особом собрании — кортесе — но не осмеливались этим правом воспользоваться. Ригсдаг в Блицарде был куда более непоседлив и голосист — обидчивые дворяне, кичливые купцы, суровые лесорубы, словом, неприятное общество, с которым приходилось изъясняться просторечиями, а под конец зазывать на дармовое пиво. Эти невежды принимали свою королеву с сомнениями, в то время как члены кортеса в равной мере благоговели и перед Франциско Рекенья, и перед его канцлером.
Это Хенрика уяснила себе в первые же дни своего пребывания в Эскарлоте. Не могла уяснить другого — как этот человек может подстрекать её к похищению наследного принца? Ему, что же, мало того, что он добился отмены Закона о запрете признания бастардов и отмены казни несовершеннолетних, объединил слушания в Церковном и Светских судах, благоустроил крупные города и реставрировал руины? Насколько Хенрика знала, большая часть его дел была мягким, вкрадчивым противодействием на деяния короля Франциско. Особенно если подавать это королю как его собственные монаршие замыслы, своевременно являвшиеся на смену устаревающим законам. Однако авторство последней своей затеи Мигель ви Ита оставлял себе и вообще видел её едва ли не величайшим своим деянием, когда бы она удалась. Но этого не будет. Как бы сильно Хенрика Яльте ни бравировала своей сумасбродностью, как бы ни привязалась к малышу Салисьо, её ответом оставалось «нет». Пусть собственное решение и разбивало ей сердце.
— Ваш кортес запуган и слаб, Мигель. Он боится гримас вашего носа не меньше, чем рёва Франциско. И это с ним вы не воин? А король умрёт не раньше, чем вы подбросите ему «его же» финальный замысел и получите согласие, чтобы осуществить его. Вы открыли ему глаза на то, что в Петле из бывших язычников получаются сносные обращённые люцеане и с ними можно торговать. Неужели после такого вы всё ещё боитесь, что можете чего-то от него не добиться? Оппозиции же я при дворе не увидела. Боюсь, сейчас вы дурите меня с удвоенной силой. Во-первых, вы думаете, что в государственном устройстве я разбираюсь ещё хуже, чем в землеописании. Во-вторых, исключаете моего старшего племянника, хотя в первый наш разговор и считанные минуты назад вы выставили его редкостным чудищем.
От долгой речи во рту пролегли не иначе как пески Мироканской пустыни. Хенрика смыла их хорошим винным глотком, от которого стало тепло в груди. Плащ надавил на плечи, и Хенрик его сбросила. Если даритель и опешил при виде того, как эскарлотский двойник блицардского шаубе падает наземь, то скрыл это за заботой. В кубок долили вина, а вилку вынули из пальцев и вернули с кубиком чего-то белого-зелёного. Хенрика отложила дегустацию с тем, чтобы договорить: