— Они уехали?
— Кажется да… — Герцог ви Ита пятернёй потянул себя за волосы, шире раскрыл глаза. И, к её ужасу, разогнулся и сел. От дурацкого разговора хряка и лисы, простите, «белочки», у него пропало и желание, и интерес. — Треклятая троица, вы это слышали? Он хочет… невероятно… признать одного бастарда, отвергнув другого! Безумен! — У его лба подвивались пряди, чёрные, змеистые, это напоминало о принце Тимрийском. Но даже тот, подверженный припадкам безумных идей, неутолимой жаждой множества свершений сразу, не обходился с Королевой Вечных Снегов вот так. — Только этого мне не хвата…
— Кхм… Мигель! — Хенрика поднесла его руку в своей груди, сам нахваливал. — Если вы сейчас же не вспомните, зачем забирались на меня, я обижусь.
В первые мгновения герцог ви Ита казался обескураженным, будто силился вспомнить, чем занимался до припадка негодования. Хенрика подвигала бёдрами. Признаться, она продрогла. На улице с самого утра было свежо, она с оголившейся грудью лежала на земле, а почти любовник, похоже, был горазд давать жар огненной впадины лишь на словах. Видимо, она зря понадеялась, что здесь для неё начнётся настоящая Эскарлота?
— Тысяча извинений, — вдруг сказал герцог ви Ита, и в считанные минуты кровь Яльте вскипела той самой лавой из легенды.
Всё тело горело так, будто Хенрика плыла по волнам жидкого, клокочущего огня. Каждый новый наплыв этой огненной боли в последний миг делался удовольствием. Она совсем не видела Мигеля, под веками трещали искры, но по отрывистым звукам было яснее ясного, что и ему хорошо. Самая благонравнейшая женщина Эскарлотского королевства явно подпускала его нечасто, а ведь могла бы познать Солнечное блаженство! Хенрика расхохоталась богохульственной шутке, но Мигель обратил её хохот в стон, в крик, наконец, в хрип, и огню не становилось конца…
— Ви Ита?!
Рёв пронёсся над ними шквалом, прибил огонь, до дна высушил чашу с лавой, окатил холодом, оставляя потерянно плескаться в брызгах, хватать ртом мокрый оледеневший воздух. Хенрика не помнила, как оказалась на ногах, наверное, её поднял Мигель. Тело ломило от слабости, пронзало дрожью. Низ живота болезненно сжимался. Кожу щипало от прохладного ветра. По ушам бил напористый стрекот Мигеля, перебиваемый рёвом короля Франциско.
— … Вы правы, ситуация несколько щекотлива…
— Я был наслышан о чёрных чарах этой женщины…
— Но!
— … Задолго до её появления здесь!
— Сеньора Яльте не виновата!
— Ви Ита!
— Не устоял, грешен…
— Сутки в молитвах! Три месяца воздержания! До их истечения жены не увидите!
Зарево листвы первое время слепило, но вскоре Хенрика различила в этой красноте себя и ещё три фигуры. Сама она стояла за плечом герцога ви Ита, а через скатерть от них высилась конная громада всеблозианнейшего короля Франциско. Меховые манжеты на рукавах его ропоны прыгали в воздухе взбесившимися зверьками — с такой дурью он размахивал ручищами. Розамунда Морено держалась немного поодаль, и впрямь белка в коричневой шёрстке плаща. Она снова не спрятала мордочку за вуалью, и Хенрика невольно проследила за её взглядом. Он глубоко увяз в гульфике на штанах Ита, которые тот поспешно шнуровал. С губ рвалось неуместное хихиканье с изрядной долей триумфа — для Хенрики Яльте в этом гульфике не было тайны. Хенрика зажала рот пальцами и поняла, что выставляет напоказ грудь в пометках герцогской любознательности.
— Вы-то в ней что отыскали? — ворчливо пробасил Рекенья и смолк, заглатывая столько воздуха, словно хотел проглотить весь этот порочный мир.
Выкаченные глазищи упёрлись в Хенрику. Они ждали. Они велели. Визжи. Прикройся. Опусти очи долу в смиренном покаянии и позволь красноте стыда разъесть белизну лица твоего. Хенрика закусила губу, пытаясь преградить путь смешкам. Шнурующие лиф пальцы не зашевелились быстрее.
— Что отыскал я в сеньоре Яльте?… — от растерянности Ита на мгновение утратил осанку. — Ваше величество, вы уверены, что будет уместно обсуждать даму в её присутствии?
Хлебнув ещё воздуха, переложив поводья в другую руку, Рекенья вдруг оглянулся на свою белочку и назад повернулся уже пристыженным. Это что же, наш грешный праведник в один особо располагающий вечер обсуждал её с Ита?
— Позвольте, ваше величество, но чем же мы так провинились? — Никто в здравом уме не стал бы говорить таких слов королю, перед чьими глазами трепыхались на ветру кружева панталон и неохотно исчезала за крестами шнурка порочно зацелованная грудь. Но для Хенрики Яльте это было удовольствием сродни поеданию сыра с плесенью. — Неужели вы с вашей… белочкой… не уединялись в опочивальне больше трёх плодотворных раз? Вы нарушили наше с Мигелем таинство, пусть не в четырёх стенах, но под сенью леса и куполом солнышка. Таинство такое же, как ваше. Греховное, стоящее вне брачных уз. Все мы грешны, ваше величество. — Хенрика улыбнулась шкодливой фрейлиной и сложила в реверансе измявшуюся юбку.