— Ещё поутру эта свинка нежилась на свежей соломке, — папаша Трегве колыхнул срамящим короля Эскарлоты пузом и прямо на стойку водрузил круглое блюдо, пошедшее свинье в посмертии взамен родимого хлева. — И лишь поутру клюкву благословило первое дыхание зимы. А пена на пиве Трегве пушиста, что снежные хлопья…
— Вина.
— Он ещё не предлагал вам «пушистые пирожки с краюшкой ягнёнка»?
Райнеро оглянулся через плечо, но давешняя картавая козочка уже запрыгнула в один из многих хороводов. Блицардские женщины не носили в волосах цветов, предпочитая украшаться лентами в косах, а мужчины могли спрятать ноги с изъянами в складчатых широких штанах. Мода заслужила его одобрение, в то время как гостиничный тексис раздосадовал. В лексиконе «козлячьих» не было слова «вилка», пришлось обходиться стребованным ножом, но едва первый проперчённый свиной ломоть лёг на язык, бывший сын Заступника Веры простил миру вокруг все прегрешения. Тёплое, мягкое, пряное и сочное, слов не хватало, пожалуй, лишь эпитеты папаши Трегве смогли бы достоверно описать мясо в перце и клюкве. Ягоды выстреливали кислинкой там, где ломоть сильно сластил, подобная гармония досель встречалась принцу Рекенья лишь в вольпефоррской кухне.
— Повар переусердствовал с мёдом, — обласкали правое ухо дуновения низкого, приглушённого голоса.
Райнеро повернулся на стуле, не выпуская ножа. Белобрысая козочка ловко сняла с острия ягоду и положила меж землянично-розовых губок.
— Ам! Дурно наедать пузо, — с хохотком она схватила Райнеро за рукав, потянула в гущу танцующих, в тесноту «стада».
Горько-пряный дух обрушился на него, повёл кругом голову, от духоты выступила на лбу испарина.
— Вы боитесь меня? — хихикнула козочка, и Райнеро опомнился, засунул нож за ремень. — Ох, сударь, я не кусаюсь! Если только вы не будете против…
Дикая музыка ударила по ушам, принцу Рекенья не доводилось плясать под такое. Резвушка уже вилась вокруг, ловко избегая чужих боков и локтей, он быстро поймал ритм. Сердце ускорило бег, поспевая в такт музыке, ручка козочки легла в его руку, белая, нежная — восхитительно открытая до локтя. Девушка весела, покорна любому его движению, теснота обернулась простором, тяжёлый дух пляски обогрел, охватил уютом.
— Откуда к нам? — макушка плясуньи едва ли достигала его подбородка. Пользуясь случаям, Райнеро оценил хитросплетения увитых лентами пшеничных кос, они должны пахнуть мёдом и клевером.
— Так заметно, что я не здешний?
— Сударь, у нас так не танцуют! — девушка запрокинула к нему треугольное личико. Честное слово, на нём едва хватало места этим глазам, этим озёрам, сиявшим на солнце.
— Тогда научи меня.
Игриво подпрыгнув, козочка земляничным поцелуем подсластила его кислый от вина рот. Райнеро хохотнул, подбросил её за узкую талию и ловко схватил. Края алой юбчонки стегнули его по ногам. Расшитая полоска — вместо рукава платью — скользнула с плечика, открывая прозрачную ткань сорочки. Райнеро вернул ослушницу на место, козочка погрозила ему тоненьким пальчиком:
— И не смейте думать, что я распутница, которая отдаётся за деньги! Это мой первый и последний глоток свободы перед прочными оковами верности… — С крупных, растянутых губ слетел смешок, от которого у Райнеро припекло на секунду в паху. — Вы же не оставите девицу в беде этой ночью?
Принц Рекенья впился в неё поцелуем, но быстрым, танец потребовал от него шага в сторону и подскока. Казалось бы, блицардские женщины не могли удивить его больше, но нет! Козочка без стеснения задрала ногу, открыв полосатый чулок, и прыгнула с разворотом. Другие плясуньи проделали то же самое, и Райнеро понял, что не променял бы северные гулянки ни на какие другие. Он крутил северянку в танце, пересекая с ней зал, огонь в большом очаге одобрительно тряс рыжей башкой, танцующие пары вились цветастой лентой. Дух дерева и смолы, огня и хвои, от него чуть слезились глаза, и пусть это будут первые и последние слёзы, что бастард обронит на землю Блицарда!