— Мы бы предпочли, — не сочтя приличным удивляться, папенька заворчал, — чтобы наш сын стоял мессу рядом с нами, ибо зрелище стоящих плечом к плечу Стражей Веры угодно Пречистой деве.
— Я виноват и ищу у вас прощения.
Король ещё раздумывал, монашеки уже решили.
— Сердце, в коем коснеет порок, да не отыщет пути в Царство Солнечное, — хлюпнул правый.
— Истинно так, брат мой. — Левый приходился правому братом не только по вере, но и по матери. Плосколицых шептунов в один и тот же час породила одна женщина, согрешив, вероятно, с камбалой. — Да избави Безначальный принца от помыслов грешных, ибо сам он не ведает, не разумеет, в лунном мраке бродит.
— Да обратится Луна в невидящем оке Солнцем, да довлеют над грешником взоры Девы всепрощающие, — произнося имя Пречистой, правый дёрнул лапками — это его прошибло священным трепетом.
— А́мис, брат мой, — левый на секунду подпёр пальцем-щепкой щёку. Райнеро мог присягнуть, что благочестивые братцы исподволь гордились своим родимым пятном — кругляшом с четырьмя лучами, условно повторяющим знак Пречистой девы.
Монахи одновременно занесли лапки в осеняющем жесте, всё-таки вынудив закоснелого грешника нагнуть перед ними голову.
— Король отец мой, — принц Рекенья дал понять, что отныне говорит с отцом и только с ним, — прошу, примите мою исповедь.
Франциско взглянул на него с беспокойством, потерявшие железную хватку пальцы затеребили королевскую цепь, спутав с чётками. Интересно, какие злодеяния он успел приписать сыну? Как бы там ни было, короля постигнет… разочарование. Франциско махнул камбалиным сыновьям, те согнулись и попятились прочь. Всё же было в них что-то от морских гадов.
— Идём, сын наш. — Его величество с неожиданной прытью устремился в цветочный лабиринт, Райнеро пошёл с отцом в ногу. — Вознеси ко Всевечному раскаяние в содеянном и объяви нам, что ты сделал, не утаи от нас.
Весна была всё та же. Горела гранатовым пламенем, пела над мраморной чашей фонтана, чесала ветряным гребнем пыльные гривы олив. Он её вытерпит? Где его воля, где, наконец, его честь? В семнадцатую весну отец сказал, что сын — его боевой таран, и благословил на войну. Папенькино благословение не уберегло от удара в спину, но это не повод! Не повод лишать Райнеро Рекенья-и-Яльте пятой весны подряд.
Франциско уже прореза́л миртовый строй. Боялся не то сыновней исповеди, не то чужих ушей, и гравиевыми дорогами уходил вглубь пронизанного зеленью сада. Райнеро чуть отстал. Ему грезился иной путь и иная земля. Туман ещё сонных Амплиольских гор, прямые стрелы сосен, горько-сладкий аромат ветра над охладелой землёй. В венах кипит кровь, ложная тишина вокруг становится нестерпимой. В скалах, сбрасывая с себя дремоту, ворочается эхо. Свершается! Слышен монотонный конский топот, звон удил, лязг доспехов, живые ещё голоса… Блаутурцы совершают разведывательную вылазку, блаутурцы не в состоянии подсчитать, сколько воронов слетелось на эту землю. Сиятельный Куэрво выжидает, засада научает терпеливости. Принц Рекенья пока не понял, обучаем ли он. Под ногами там и тут цветёт дрок. Жёлто-лунные цветы молят о крови, эта мольба невыносима. Шире клюв! — Куэрво раздувает хищно вырезанные ноздри. Шпага рубит мглистый воздух в клочья, маршальский конь стелется в прыжке, мчится по склону вниз. Сердце Райнеро пускается вскачь, голову кружит, Пречистая дева, вот оно! Он вновь подражает сиятельному герцогу, как десять лет назад. Только шпагу, на всякий случай, держит в правой.
Принц Рекенья очнулся. Сиял неистовый апельсинный огонь, на белокаменной скамейке воцарился отец. Под деревьями выстроились колючие кустарники, все в улитках. Странницы медленно и печально влачили завёрнутые спиралью горбы. В кронах выписывали рулады птицы. Земные твари не выказывали королю никакого почтения, и Райнеро взял это на себя. Ветер гонял засохшие цветки апельсинов. Принц Рекенья покорно придавил их коленями.
— Твои грехи оставляют седину в наших волосах. — Строгий голос, прикрытые глаза, сплетённые в замок пальцы. — Что на этот раз?
— Я согрешил.
— Мы слушаем, сын наш.
— Я не почтил Всевечного своим присутствием этим утром. И прошлым… И позапрошлым… Это долгая история. — Закрыть глаза, опустить голову. Как просто, когда каешься не ради покаяния. Как было бы сложно, кайся он по-настоящему. Но этого не будет, не может быть. Райнеро Рекенья-и-Яльте не жалел о прошлом и не страшился будущего.