— Король, отец мой, — заговорил он голосом, на полтона ниже его собственного. — Я грешен, ибо жажду вражеской крови. — Веки опустились. Но лишь затем, чтобы резко подняться, высвобождая прямой, непримиримый, иззелена-зелёный взгляд. — Дайте. Мне. Командование
— Война должна быть поручена тем, кто способен с ней уживаться и оборачивать её выгодами для себя и своей страны, ты же показал, что тебе не по си… — король Франциско начал было надвигаться на неуёмного «сына», как вдруг отпрянул, чудом на задавил Клюва и неловкими пальцами и сотворил солнечное знамение.
Котронэ поклонился, спрятав усмешку за прядью волос. В своё время сам демон театра пал пред величием его актёрской игры.
— Если это не происки Отверженного, то божественный дар, — пробормотал Страж Веры, качая взлохмаченной от сырости гривой и не глядя творя знамение за знамением. В живом глазу плескала чистейшей воды растерянность, стоило бы торжествовать — лжеРайнеро смутил отца, чем не мог похвалиться Райнеро настоящий.
Но Сезар ощущал только горечь во рту и дрожь в теле. Король Франциско кивнул канцлеру и спешно покинул галерею через первую же арку. При более чем внушительных объёмах он ухитрялся передвигаться с быстротой шмеля. Наверное, сказывалось прошлое воина, но Сезар, как и Райнерито, застал уже Стража Веры, что расходовал мощь голоса на проповеди, а силу рук на перебирание чёток.
— Он придумал тебе дельце, достойное твоих трагикомедий, — хмыкнул Клюв ви Ита, у которого не было ни военного прошлого, ни духовного настоящего. Он возложил свою ещё нестарую тридцатипятилетнюю жизнь на алтарь государственного служения. Правда, Райнерито своими выходками частенько подкидывал наставнику побочную работёнку. Она сводилась к тому, чтобы сочинять нашкодившему принцу оправдания или же смягчать гнев короля, если «проделку» не удавалось замять. Устраивал ли Райнерито ристалище в Знамённом зале, выпрыгивал на арену корриды вместо рехонеадора, закалывал, защищаясь, и сбрасывал в реку мужей своих пассий, Клюв ви Ита всегда держал для него наготове защитную речь. Сезару же отводилась скромная роль осведомителя, иногда приходилось совмещать её с обязанностями слуги и подельника неугомонного принца, из-за чего у него с трудом находилось время на официальные обязанности камергера[1]. И надо же было стройному порядку сбиться, когда на кон встало нечто много большее, чем свободное передвижение по королевству… — Сезар, будь добр, всё же снизойди до своего канцлера или хотя бы зятя.
Котронэ вздрогнул, потряс головой, та откликнулась отчаянным пустозвонством. Ита за рукав увлёк его подальше от перилл и мороси, но и внутрь не торопился. Сердце забилось быстрее, будя замерзающую кровь. Камергер взглянул на канцлера с немым вопросом.
— Его нет в Эскарлоте и на границах, — наставник поджал губы, явно выражая недовольство поведением воспитанника. — Но тебе, мой обожаемый шурин, предстоит убедить его добрых подданных, а равно и подданных короля Франциско, что принц заглатывает своё горе морским воздухом Валентинунья. Другими словами, — Ита со вздохом обратил на Котронэ два тёмных круга, над которыми предлагалось угадать глаза, — завтра же поезжай в Валентинунья так, как туда поехал бы Райнеро, убитый горем от потери матери, и запрись в Валенто, продолжая выдавать себя за него. Сговорись со слугами, от ненадёжных избавься. Никто не должен знать о расколе в доме Рекенья, порешил наш премудрый король.
Котронэ кинуло в жар. Клюв выстукивал слово за словом, но его ставленник слышал только шум своего дыхания и грохот сердца. Под сапогами расходились в лужах круги, в прозрачной воде на плитах тускло и зыбко отражалось перекошенное, растерянное лицо — его собственное. Сезар попытался грозно нахмурить брови, вложить во взгляд решимость, как у Райнерито. Отражение испуганно моргнуло. Будет нелегко изобразить это лицо, но он попытается. Зелёные глаза вместо карих, оскал крупных зубов вместо мягкой улыбки и ямочек на щеках. Что же, хотя бы волосы у них с Райнеро были одинаково тёмные, правда, над крупными «сезариньими» кудрями придётся поработать, чтобы превратить их в мелкие кудряшки Райнеро. Принц наделён красотой демона, его камергер, как твердила самая дорогая ему женщина, похож на статую мрачновременного бога. Сезар потёр ладонью нос — прямой, не вздёрнутый, затем подбородок — совершенно без ямочки, совершенно без щетины. Наступил на отражение всей подошвой. Вздохнул так глубоко, что холод наполнил грудь.
— Спятил, ви Ита? Котронэ не пойдёт на это, я не позволю. — Артист внутри него взял дело в свои руки до того, как драматик отписал ему роль. — Два принца Рекенья на одно королевство, не многовато ли? Особенно если один своим существованием толкнёт на смерть другого, а то и нас обоих?