Кончики оледеневших пальцев саднило от прикосновений к холщовой ткани, из которой одни пошили мешок, а другие положили туда голову её мужа. Сквозь холст проступали очертания открытого, прямого лба, расширяющейся книзу переносицы. А если заставить ткань плотнее прильнуть к голове, то, наверное, можно различить ещё больше… Но это немыслимо, нет. Графиня Оссори едва наскребла смелости на то, чтобы положить это себе на колени и придерживать настолько, чтобы оно хотя бы не упало наземь. Во второй раз.
— Альда, разрешите же мне.
— Нет.
От звуков чужого голоса её затрясло сильнее, она с трудом понимала, как оказалась на краешке кресла в кабинете у капитана Рейнольта. По кислому привкусу на языке вспомнилось, что он пытался дать ей вина, по тяжести мундира на плечах — что он хотел согреть, но какой смысл в этой заботе. Её безголовик, главный безголовик действительно потерял на поле боя голову, славное имя предано бесчестью, а она сидит здесь, у его недруга, и даже не может заплакать. Глаза щипало, но слёзы не появлялись. Голову вело из стороны в сторону от жуткой слабости, но чувств она не лишалась. Неужели и теперь Рональд не получит от неё того, что его по праву? Её слёзы, боль, память. Она не омоет слезами его мёртвого лица, не вложит слов о боли ему в губы. А он всё чувствовал, знал, ещё тогда, когда она вторглась в его Оружейную, в его «крепость на дереве». В шутки о погибели он облёк это предчувствие. Но Альда не услышала, оттолкнула, предала. Когда ветер подвинет Амплиольские горы, ответила она, восхищаясь своей дерзостью, находчивостью. Неприступная дама, вдохновляющая на небывалые подвиги рыцаря? Жалкая трусиха, накликательница беды, дура!
«Вот, до чего вы, наглая выскочка, довели моего кузена», сказал ей король безжалостно и остался прав.
Досель графиня Оссори никогда не получала вызовов во дворец лично, и этот во всех смыслах застигнул её врасплох. Она раздосадовалась, встревожилась, что из-за своего затворничества упустила какие-то важные вести с войны, а то и торжественное возвращение Неистовых драгун. Дисглейрио не нёс сегодня службы и ничего не знал. На всякий случай, Альда набралась духу и надела платье, которое подарил ей Рональд после попрёков в покупке многих книг. В этом виделась насмешка. Пронзительно-синий атлас напоминал о льдах Тикты с миниатюр. Квадратный вырез приоткрывал полукружья грудей и немного плечи. Рукава были узкими от плеча до локтя, но утяжелялись широким воронкообразным манжетом из бархата и свисали с рук нелёгким грузом. Треугольный разрез на юбке открывал серебристый сатин передней юбки, обильно декорированной вышивкой.
Такова придворная мода, объявил Рональд. Но войдя в Приёмную короля, Альда боялась, как бы его величество не поприветствовал её вопросом, явилась ли она в Элисийский дворец или же бордель. Свою неприязнь к ней Лоутеан пронёс через годы, и графиня Оссори даже представить не могла, что королю от неё потребовалось. Не посмел же Рональд открыть Лоутеану, что жена не допускает его до супружеского ложа…
— Ваше величество. — Её реверанс остался незамеченным. Лоутеан Нейдреборн стоял позади письменного стола, спиной к ней, обеими руками взявшись за ромбовидную решётку окна. В детстве Альда считала эти короткие золотые локоны даром ангелов младшему королевскому сыну. Конечно, она ошибалась. И тем не менее, солнце пятернями прочёсывало лёгкие пряди, щёлкало по нашивкам на плечах колета, хваталось за письменные приборы на дубовом столе короля и брызгало Альде в глаза жёлто-красными искрами.
— Не надеялся вас увидеть, графиня Уэйкшор, — отрывисто бросил Нейдреборн через плечо. Пятерня солнца легла на лёгкую щетину, которой прежде на щеках короля никогда не было.
— Вы пожелали меня видеть… — склонила голову Альда. Она не румянила щёк, но, наверное, смущение сделало это за неё.
— С каких это пор вас волнуют чужие желания? — Нейдреборн убрал с ромбов решётки точёные руки, повернулся к графине Оссори. Между распахнутых сторон колета переливался кремовый шёлк сорочки с распущенным воротом, завязки скрутились, словно их теребили, терзали. — Пусть даже королевские?
Придворный опыт истолковал бы намёки и подсказал ответ, но графиня Оссори его не имела. В её книжках мужчины придерживались рыцарского постулата, по которому им не пристало нескромничать, но современность от него отказалась… Рональд пожаловался. Король знает. И она молчала, стараясь не прятать глаз, смотреть на него, осенённого солнечными прикосновениями. Существует закон о консумации брака при свидетелях. Обратится ли к нему Нейдреборн, чтобы проучить дурную жену «кузена Берни»? От возможности подобного непотребства к горлу подступала тошнота.