Брат прижал его к себе, Гарсиласо всхлипнул, спрятал лицо в ладонях, стараясь усмирить рыдания. Его била дрожь, каждый вздох давался тяжелее другого.
— Нет, он защитил тебя от Розамунды. Клюв лишь хотел убрать тебя подальше от трона… расчищал дорогу для… принца-бастарда. Если бы он хотел убить тебя, сделал бы это сразу после того, как прикончил Франциско.
— Но его люди хотели… Райнеро, они чуть нас не убили. Если бы не мама, я был бы мёртв! Теперь ты понимаешь, я должен к ней вернуться…
— Тише, успокойся. Ты вернёшься. Как вы отбились? Ты не пострадал?
Гарсиласо вздохнул, стиснул руку брата, но ощущал в ладонях совсем не её… то была холодная рукоять кинжала, скользкая от крови, не выпустить, не забыть.
— Мама заколола двоих, но третий её схватил, и я… я не помню, как это вышло, на глазах будто красная дымка. Я совсем не боялся, только знал, что смогу и должен. Я убил его, Райнеро. Кинжал вошёл под ребро, так легко, будто разрезаешь окорок, и тот человек упал. Такая горячая кровь, Райнеро, она брызнула мне на руку, липкая и тёмная… Мне до сих пор снится его лицо. Кровь изо рта и выпученные стеклянные глаза.
Гарсиласо с трудом выбрался из той страшной ночи. Слёзы кончились, но по телу бегали мурашки. Райнеро снова обнял его, зашептал над ухом:
— Я горжусь тобой, слышишь? Ты поступил правильно, Салисьо. Я горд, что ты мой младший брат.
— Я? Малявка? — От удивления Гарсиласо отстранился, заглянул Райнеро в глаза.
— Ты. — Брат серьёзно кивнул. — Но ты уже давно не малявка. Иди сюда.
Райнеро обхватил голову Гарсиласо, их лбы соприкоснулись. Принц затаил дыхание, слова затрепетали на языке.
— Ты — Яльте.
От шёпот Райнеро Гарсиласо вздрогнул, во рту пересохло:
— Мы — Яльте.
Райнеро крепко сжал его руку:
— У нас ледяная кровь.
— И огненные сердца.
— Они бьются в такт.
— Пока мы вместе, для нас нет страха.
Гарсиласо прильнул к брату. Райнеро снова рассмеялся, отдёрнул одеяло, прохлада приятно пробежала по разгорячённым щекам. Райнеро устало потёр глаза, откинулся на подушки.
— А сейчас, если ты мне брат, ты проспишь до обеда сном твоего любимого хорька. Ну как, согласен?
Гарсиласо кивнул и зажмурился. Он не хотел быть Яльте, но только сейчас понял, что стал им, даже не заметив этого. Быть Яльте вовсе не означало быть просто воином. Это значило сражаться за свою семью, идти на всё, защищать и умирать за тех, кто тебе дорог. Он больше не больной волчонок в их семье, какого терпят из милосердия, теперь у него были мама и старший брат, они любили и принимали его.
— В этот чудный, — грянул Рыжий Дьявол с такой мощью, что тренькнула посуда в буфете, — чудный, принадлежащий только нам вечер, мы восхваляем графа Агне, герцога Валентинунья и прочая, прочая, укротителя обнаглевших торгашей и дарителя хлеба и крова всем голодным и обездоленным! Он город развалил, он же его собрал! Виват, Агне, и да хранит тебя хоть Предвечный, хоть Отверженный!
Райнеро нагнул голову в знак признательности, плеснул себе в опустевший кубок вина и пригубил. Праздничный обед начался в пять часов пополудни, так что к девяти вечера извийн в жилах возобладал над кровью, а Оссори отвесил пленнику столько хвалы, что уже повторялся. Минул час или больше, как они остались в столовой вдвоём, расстегнули тугие куртки и окончательно повергли в руины пиршество. Баронесса форн Скогбрюн, по-видимому, сменила гнев на милость, раз потчевала постылых гостей дичью, паштетом из рыбы и даже пирогом с творогом и орехами, по заверениям Салисьо, именинным. Похоже, не сумев сделать Райнеро своим временным мужем, Эбба превращала его в празднолюбца. Теперь племяннику будет, на каком поприще сразиться с южным дядюшкой.
— Живи до седин, Рекенья, — шепоток Оссори грохнул раскатом грома, — как бы тебя не влекло помереть молодым, оставив по себе россказни и песни.
— Доживу! — Ему стукнуло всего двадцать три года, он познал войну, в которой обрёл не славу, но знание: легко повести в бой войско, но попробуй оживи землю, погибающую от костей и крови.