— Мне, конечно, уже известно о моём сиротстве, — мрачно усмехнулся «принц Рекенья» и, как спохватившись, зажал в кулаке солнышко. — Да сияет для него вечный Девы Пречистой свет!
— Я приехал за тобой. Королевский дом в трауре. Эскарлота ждёт нового короля, а наследник словно бы сгинул.
— Я знаю и это.
Иньиго удержал нож и вилку в пиетре от выпечки на своей тарелке и наклонился вперёд, к «племяннику».
— Тебе тяжело принять это, одному нести бремя? — Полуприкрытые, малоподвижные ранее, эти глаза слишком уж рьяно вглядывались в лицо «Райнеро». Нужно было погуще напустить пряди… — Поедем вместе? Я подставлю тебе плечо, можешь даже опереться на то, что пониже.
— Мне тяжело возвращаться в родной дом, зная, что он пуст, — ответил он с неохотой.
Откинувшись на спинку кресла, Иньиго Рекенья отправил в рот лакомый кусок угощения и жуя спросил:
— Как, семейство Котронэ тоже пострадало?
Раньше всего Сезар отметил, что реплика была твёрдой и быстрой. Затем — что у королевского дядюшки широко раскрылся один глаз, прикрытый, видимо, чтобы утаить увечье второго. И наконец — что маску с него, слуги и горе-драматика, сорвало как кожу с лица. Крах всего. Крах спектакля. Всё равно что зритель засвистел и кинул на сцену гнилушку.
— Донна Морено так хвалила твою игру, — доверительно сообщил Иньиго Рекенья. — Я тоже хотел посмотреть.
— Вы её выпустили… — Что теперь с Клювом? Вдруг совсем скоро у него головы на плечах не станет? Вдруг её уже нет?!
— Разумеется. Прекрасная дама томится в темнице… Для мужчины нет более соблазнительной женщины чем та, что попала в беду.
— Ваша прекрасная дама хладнокровно зарезала маленького мальчика…
— Твой патрон ставит дурные спектакли. — Стеклянное око короля Франциско, рокот его речей, всё проигрывало его брату с прикрытым глазом и негромким, спокойным голосом. — Знаешь, кто сыграл малютку-принца? Кто за него погиб? Той ночью убили сына Розамунды, а кинжал вложили в руки матери. Отменная вышла бы трагедия, но сеньор Ита заигрался и забыл, что это жизнь. Так что, ты по-прежнему полагаешь, я держу под стражей не того?
Сезар отвернулся, стиснул между коленей вспотевшие руки. Беспринципность «патрона» не была дня него тайной уже лет десять, но такое! Такое… Эй-эй, спокойней. Клюв всё же дал слабину: чрезмерно привязался к Салисьо, не смог убить. Его, не другого! Малявка как знал, с кем подружиться, чтобы выжить. И сам «патрон» до сих пор жив. И дурной его спектакль только на руку узурпатору — младший принц выбыл, осталось уморить старшего…
— Я привёз тебе и вторую новость. — Рекенья сунул руку под салфетку. Какой ещё сюрприз у него заготовлен — метательный нож, стилет?! — Её ты услышишь впервые.
Сезар с облегчением выдохнул, когда дядюшка вынул всего-навсего зубочистку и заковырял ей в зубах.
— Я боюсь, что ты заигра-а-аешься и продолжишь играть Райнеро уже на тро-оне. Как бы ни порочил дом Рекенья я, твоя-я выходка была бы еще неприемлемей. Поэтому ты должен умереть за двои-их, умере-е-еть в обеих своих ипостасях.
— Умереть? Вы приехали ко мне… убийцей? У вас всего трое сопровождающих… — Котронэ подкинуло в кресле, он вскочил, глянул на вдавленные в сумрак двери. Сейчас сюда ворвутся люди Иньиго Рекенья, та троица, и слуги Валенто не преградят им дороги. Все служат новому королю, даже Клюв! А как бы иначе ему удалось сохранить на плечах свою хитрую голову?
— Мне, конечно, положена более пышная свита, но я не избалован. И кто сказал слово «убийство»? Игра-а-ай, Сезар ви Котронэ, делай то, что умеешь лучше всего. Готов спорить, ты зна-а-аешь, как вместе со своим принцем умереть понарошку. — Иньиго Рекенья жестом копьеметателя кинул в камергера зубочистку и мягко над ним посмеялся.
*Пиетра (эскарл.) — мера длины, равная приблизительно 2,5 см.
Кто дождь ему сейчас? Дождь видел, как по узкой горной дороге движется странная процессия — конный экипаж с гербами на дверцах кареты и два пеших, укутанных в плащи путника. Набери дождь силу, и конские копыта увязли бы в грязи, прекратили бы вращение колёса кареты, оступился бы хромой человек. Бежал бы спасённый. Дождь бы смыл его следы, плеснул преследователям в глаза и завесил беглеца влажной, непроглядной пеленой. Но дождь лил монотонно. Не разобрать, был ли он просто дождём, бесстрастным зрителем, или всё же потворствовал неблагому делу. Лишённый сегодня его соучастия, Сезар надеялся хотя бы на беспристрастность стихии.