— Рональд, я хочу…
Берни вздрогнул, из него выбило дух — Альда взяла его за руку и поднесла к своему животику, накрыла ею пупок, смешной, выпуклый. Берни наперёд знал, что зацелует его, после чего ринется выше, к широкой впадинке между грудями, оттуда к хрупким ключицам и шее, которую Альда всегда выгибала движением проказливой, любопытной девчонки. Напоследок её губы ответят ему неумелым, ежевичным поцелуем. И он овладеет ею, к той минуте совсем растаявшей в его руках, самой раскрывшейся ему навстречу…
— Оссори, не спите? Это срочно. — Стук в дверь походил на обстрел камнями.
Странное дело, но Берни мысленно поблагодарил визитёра за чувство опасности, от которого привычно защипало вдоль позвоночника, за всплеск волос на затылке, за напряжение, стрельнувшее в паху. Альда вся сжалась, схватилась за жалкий сугроб сорочки у бёдер. Берни перехватил её руку повыше запястья и поцеловал, пытаясь следовать морозному узору вен на белой коже. Вздох, Альда расслабилась, кивнула, как только он на секунду прижал палец к своим губам. Да, мы снова играем и снова в мою игру.
— Ммм? Слушаю, Раппольтейн. — Подмигнув ей, Берни стянул рубашку. Комната протопилась похуже, чем в Сегне, но этой ночью такого мерзляка, как он, согреет Альда.
— Вы можете выйти?
— Кхм. — Берни высвободился из штанов. Обняв себя за талию, Альда внимательно следила за каждым его движением. Так же во времена безголовиков она не упускала ни мгновения в подготовке к их играм. — Это было бы неудобно.
— Тогда могу я зайти?
— Ещё неудобней! — Берни не очень-то заботила сохранность пуговиц на брэ, кажется, одна даже оторвалась. — Что там у вас?
— Из Меккенхюгля вернулся наш нарочный, — посыпался камень за камнем. — Бургомистр велел указать, сколько солдат мы снимаем с гарнизона, отдельно приготовить прошение на фураж и…
— Это ждёт до утра? — Берни взял жену за талию, не давая опомниться, передумать, опустил на подушки, сам замер над ней, сбоку. В самом деле хрупкая, беззащитная, она не стискивала ног, не закрывалась, не пряталась. Она доверяла.
— Это важно, — укорил каменюка.
— Мы берём всех и всё. — Альда часто дышала, приоткрывая губы, не сводя с него блестевших глаз. Её рука неуверенно, робко погладила шрам у него под грудью, вторая погладила дорожку волос на животе.
— Оссо… Граф Оссори, это…
— Раппольтейн! — Берни охрип. С живота ручка Альды спустилась к его паху, изнывающему от напряжения, желания. В прошлом самый головастый безголовик, Альда, похоже, имела свои мысли о том, как вести такую игру. — То, чем я занимаюсь сейчас, ещё важнее!
— Оссори…
Берни поцеловал жену в губы, остро-сладкие от ежевичницы, мягкие и неумелые. После чего вылез из постели и протопал по дощатому полу к двери. От холода по разгорячённому телу побежали мурашки, но Берни хватило стойкости не ёжится. Он приоткрыл тугую дверь и демонстративно скрестил на груди руки.
— Так ваше «срочно» подождёт до утра?
Для каменюки Грегеш Раппольтейн проявил небывалую подвижность, когда смерил главнокомандующего взглядом, едва заметно кивнул и канул в темноту лестницы.
За спиной Берни звякнул пьяный смешок. Он повернулся, и Альда скользнула ему в руки растаявшей льдинкой.
Глава 2
Шумейса
Некий город
«Кв. К., мастер. 1478, Блаутур, Лаллок — 1527, Шумейса, город с портом» — приоткрывая глаза, видел он надпись, которую выцарапал сколом ракушки на борту лодки, покрытом белыми засохшими водорослями. Лодка эта, перевёрнутая, приподнятая на корме подпоркой, на какое-то время станет надгробием лекаря.
Его, столько раз отбирающего у смерти чужие жизни, убьёт неизлечимая зараза. Ну не смешно ли? Никто не придёт всплакнуть по нему. Всю свою жизнь он ходил по этой земле бродягой. Бродягой же, одиночкой уйдёт из неё. И это хорошо — не потащит за собой прочих. Утешением служило и то, что червям не перепадёт ни кусочка этого гноистого тела, что зараза не расползётся — его сожрут крабы. Наступит прилив — и волны смоют останки. Рыбы обглодают кости. Сами кости прорастут рифом, о который когда-нибудь разобьётся ещё один корабль с таким же лекарем на борту. Неудачливым лекарем.
Наверное, в час крушения в этом лекаре так же пробудится зараза с Полукруга, по иронии подхваченная на пути из Диких земель. Её попросту размоет по его бренному телу солёной водой. Наверное, этот лекарь так же найдёт у себя подмышкой нарыв, отмокая в бассейне дворца с куполами, высокими порталами и окнами-шебеке, куда его поселили вместе с покровителем. Блики от разноцветных стёкол так же заскользят между зудящих пятен на коже, быть может, ещё более загорелой и сморщенной, чем у лекаря нынешнего. И тот, следующий лекарь, в приступе слабости оседая на дно бассейна, так же поймёт, что напрасно списывал жар и зуд на блох, обычных в условиях плавания.