Рассел поднырнул под моей рукой и встал, заслонив дерево. Против замены вида я не возражала. Более того, смотреть на него было бы даже много приятнее, будь он столь же молчалив.
– Кажется, вы лукавите, Сильвия.
– Я сказала не подумав, – ответила я чистую правду.
– Для вашего «не подумав» должна быть веская причина, – заметил он. – Не в том ли дело, что в зверинце академии, в котором временами дежурит студент Майлз, есть мантикора?
– Очень может быть, – согласилась я. – Мантикора – очень опасное животное, ведь так?
– Не сказал бы так про эту.
Рассел не отводил от меня взгляда, что чрезвычайно смущало и почему-то заставляло вспомнить наш договор с Линдой о том, что если я не привлекаю внимания родственника, то она займётся этим сама, чтобы наш дом не достался Уэбстер, которая уже всё здесь распланировала.
– Да, Беатрис очень ласковая, – согласилась я. – Она куда больше напоминает домашнюю кошку, чем тот кот, который остался без хвоста.
– И тем не менее, когда речь зашла о том, что яблоню вашего отца скрестили с животным, вы почему-то сразу решили, что с мантикорой.
– Первое, что пришло в голову.
Кажется, у меня не получилось посмотреть так же честно, как это сделал папа, потому что Рассел покачал головой и повторил уже слышанное мной:
– Сильвия, вы лукавите.
Внутри меня боролись желание всё рассказать и желание не выдать Беатрис. Майлз-то выкрутится, а вот нашей ласковой кошечке грозило усыпление. Нельзя ли обойтись полумерами и рассказать только про странное поведение в присутствии леди Галлахер и иноры Карр? И про леди Эллиот, зачем-то искавшую вдохновение в зверинце?
– Ну же, Сильвия, я чувствую, что вы хотите мне что-то доверить.
Стоял он слишком близко, можно сказать, непозволительно близко и почти шептал, наклонившись ко мне. И я уже почти решилась поделиться историей о странностях мантикоры, но вместо этого почему-то обвила Рассела руками за шею и поцеловала. Наверное, влияние цветущей яблони сказалось. Не зря папа говорил, что деревья куда ласковей животных, вот от них и идут соответствующие флюиды.
Но всё это я подумала потом, потому что, когда я целовалась с Расселом, я вообще ни о чём не думала. В голове была сплошная пустота и лёгкость, такая приятная, искрящаяся, словно после бокала шампанского, когда так и хочется танцевать, более ни о чём не думая.
– Обед подан, – ворвался в моё искрящееся ничего охрипший голос Долли. – Я вас искала, искала, а вы…
Я ахнула, попыталась отпрыгнуть, но Рассел не отпустил.
– А мы изучаем яблони инора Болдуина, – совершенно невозмутимо сказал он.
Я не знала куда глаза девать. На Рассела после нашего поцелуя было страшно взглянуть. Я не представляла, что он мог подумать обо мне. На Долли я тоже не смотрела. Оставалась одна яблоня, от которой укоризны не дождёшься. На неё я и принялась смотреть.
– Видела я, как вы яблони изучаете, – хихикнула вдруг она. – То есть ничего я не видела. Совершенно ничего, не переживайте, инорита Сильвия.
Я покраснела и всё-таки на неё взглянула. Она одобрительно мне кивнула, отчего я покраснела ещё сильнее.
– Пойдёмте же на обед, Сильвия. – Рассел подхватил меня под руку. – Как там инор Болдуин? Целитель от него ещё не вышел?
– Пока нет, – отрапортовала Долли. – Я сейчас загляну, узнаю.
И она убежала, оставив нас опять вдвоём. Двигались мы к дому, но недостаточно быстро, потому что Рассел успел меня спросить даже до того, как мы подошли к двери:
– И что же вы хотели от меня скрыть до такой степени, Сильвия?
– Да я вообще ничего не хотела. – Я дёрнулась, но он крепко меня удерживал. – Это вообще совершенно случайно получилось.
– Совершенно случайно можно споткнуться. Но я ни разу не слышал, чтобы кто-то совершенно случайно поцеловался.
– Вы могли отказаться со мной целоваться, – пробурчала я.
Мысли о Линде, доме и Уэбстер как нельзя некстати лезли в голову, заставляя злиться и краснеть ещё сильнее.
– Отказаться от поцелуя с вами, Сильвия? Вы слишком высокого мнения о моей силе воли.
Я искоса взглянула Рассела. Он улыбался и казался вполне довольным жизнью. Но на всякий случай спрашивать, что же он имеет в виду, я не стала. А потом мы вошли в дом и к нам спустилась Долли, за которой важно шествовал целитель.
– Инора Болдуина я отправил в сон. Проспит до завтрашнего утра, – сообщил он. – Невозможно восстановить сердечную мышцу в должной степени, если пациент совершенно не выполняет указаний целителя. Он не желает прислушиваться к рекомендациям, а я не привык делать свою работу плохо.