– Я инору Болдуину завтрак в комнату приносила, – похоронным тоном сказала Долли.
– После чего я решил, что нечего мне делать в постели и есть ту бурду, которую по недоразумению считают подходящей едой для больных. Жизнь и без того коротка, и пролёживать её на кровати – преступление. А уж есть то, что мне принесли, – преступление вдвойне.
Говоря всё это, папа не забывал активно жевать, словно опасался, что неправильную еду у него сейчас отберут. Я бы так и сделала, не присутствуй на завтраке посторонний. Впрочем, считать ли Рассела посторонним после того, как мы вчера друг друга весь день отвлекали от расследования? Кто знает, поговорить-то у нас не получилось. Хорошо хоть, заклинания на ограде проверять не забывали.
– Целитель не заставлял вас всю жизнь пролежать, – заметил Рассел. – Так, пару дней, чтобы укрепилась сердечная мышца.
– Она уже достаточно укрепилась, чтобы я мог заниматься своими делами, – уверенно ответил папа. – И после завтрака собираюсь сразу к себе. У меня появилась идея и я должен её немедленно проверить, иначе я буду страдать и волноваться.
Он воинственно вскинул подбородок, ожидая наших возражений.
– До того, как вы уйдёте, я бы хотел обсудить с вами ещё одно дело, – сдался Рассел.
Я навострила уши. Наконец-то речь пойдёт о леди Эллиот. Уж папа точно знает, что она натворила.
– Обсуждайте прямо сейчас, – предложил папа. – Зачем отводить дополнительное время, когда можно прекрасно совместить разговор с завтраком.
Он перешёл уже к кофе и хотя налил туда чуть больше молока, чем обычно, уверена, целитель такой диеты не одобрил бы. Но папа столь давно подсел на «лорийскую отраву», как кофе называли в народе, что она наверняка уже стала частью его метаболизма, и в этом случае резкий отказ был бы вреднее, чем употребление маленькой порции.
– Слишком серьёзный разговор, чтобы совмещать, – упёрся Рассел.
– Опа! – сказал папа и активировал купол от прослушивания, накрывший всех нас троих. – Теперь можете говорить, Долли ничего не услышит.
Судя по расстроенному лицу горничной, это её огорчило куда больше нежелания нанимателя придерживаться режима, предписанного целителем.
– И учтите, – предупредил папа, – у вас не так много времени. О чём вы хотели узнать?
– Я хотел просить руки вашей дочери, – неожиданно даже для меня ответил Рассел.
Чашка из папиных рук выпала на пол и разбилась. Долли за пределом полога заволновалась: без неё происходило что-то значительное, а она понятия не имела, что именно.
Я тоже заволновалась, испугавшись, не поплохело ли папе от такой неожиданной просьбы. Но тут он стукнул себя по лбу, подскочил и буквально выбежал из комнаты. Долли рванула за ним, наверняка собираясь узнать из первых рук, что же так взбудоражило нанимателя.
– Куда это он? – обескураженно повернулся ко мне Рассел.
– Понятия не имею. Вам не кажется, что прежде чем просить моей руки у моего папы, вам следовало бы спросить об этом меня? – возмущённо спросила я.
Казалось бы, давно прошло то время, когда согласие невесты никого не волновало, но нет: Рассел умудрился обойти вниманием этот момент.
– Мне показалось вчера, что вы были не против, – он нахально улыбнулся, заставляя меня краснеть и желать провалиться сквозь пол. – Или сегодня ваше мнение изменилось?
– А если так? – обиженно фыркнула я.
– Если так, – вздохнул он, принимая неприлично трагичный вид, – то придётся мне искать утешения.
– В объятьях другой инориты? Леди Уэбстер? – ревниво уточнила я. – Или леди Эллиот?
– Я бы предпочёл в ваших. Но если выясняется, что вы меня целовали, преследуя исключительно свои корыстные цели…
Я возмущённо ахнула.
– Какие ещё корыстные цели?
– Как какие? Леди Уэбстер мне сообщила о тайных планах вас и вашей подруги.
– Каких ещё тайных планах?
– Как каких? Не дать ей стать в этом доме хозяйкой. Насколько я понял, инорита Эллисон была готова принять основной удар на себя, если вы откажетесь.
Линда наверняка была очень зла, если сказала такое Уэбстер, но подругу это ничуточки не оправдывало. Что сейчас думает обо мне Рассел? Неужели, что я действительно на него вешалась, чтобы оставить за собой дом? Какой ужас…
– Я никогда не стала бы целоваться ради этого, – залепетала я, не зная, оправдаться. Да я уже и думать забыла об этом злосчастном разговоре. – Я люблю свой дом, да. Но я скорее бы смирилась с тем, что тут будет жить Уэбстер, чем пошла бы против своей совести.