— Кто тут меня… — довольно-таки спесиво начал он, зашагивая в квартиру, но заткнулся. Слоны действовали безотказно.
— Она сошла с ума? — осторожно извлек из себя муж-продюсер.
— Нет. Она справится. А мы ей поможем.
— Кто это «мы»?
— Я и вы с великолепным «Бергамотом», — услужливо разъяснила я.
— Да? Нам это надо?
— Надо, — ответ мой прозвучал очень твердо. Хотелось надеяться.
Продюсер Самсонов глядел иронически. Он смахивал на юркого хитрого воробейчика, готового в любой момент склюнуть крошку прямо из-под носа более важной птицы. Меня он, конечно, не убоялся.
Но и менять планы из-за такой мелочи, как болезнь солистки, было, похоже, не в его стиле. Он пожал плечами.
— Ладушки. Вы нам пишите пару-тройку песен для нового альбома и все тексты. А я оставляю Долли в команде. Кстати, она нам «Уличную мразь» напела, идет на концертах с большим успехом.
Поздравляю, Лена, у вас несомненный талант. Вас ведь Лена зовут?
— Елена Сергеевна, — огрызнулась я. — Похоже на шантаж.
— Джентльменский договор! Вы — нам, я — вам. Меня не касаются ваши с Долли отношения, но мы от нее порядком натерпелись. Должна же существовать на свете справедливость? Ваши новые песни послужат приятной компенсацией. Мне, знаете ли, семью кормить надо.
Семья в лице Кэт морщила носик за мужниной спиной и голодной не выглядела.
— Ладушки, — согласилась я снисходительно, про себя перекрестившись ногой от облегчения — выгнать Дольку из ансамбля значило бы убить ее, не дожидаясь официальной кончины организма. И нагло добавила: — Обычно я работаю на процент с дохода. Мои двадцать, десять скидываем за Долли, десять процентов мне в валюте.
Господин продюсер открыл было пасть, но неожиданно встряла доселе молчавшая Кэт:
— Мы согласны.
Челюсть продюсера, причавкнув, захлопнулась. Дело решилось.
— Ленка, с кем ты тут? А, отец-командир пожаловали. Ты сказала?
— Да.
— Мне полагается выходное пособие, или еще должна останусь? — спокойно обратилась она к г-ну Самсонову.
— Никто тебя не увольняет, — сообщил тот.
— Я ложусь на обследование в понедельник.
— Понимаю. Мы подождем.
— С чего бы такая доброта?
— Мы тебя любим, — вместо мужа ответила Кэт. Почти нежно.
— Иначе давно выгнали бы за твои художества, — добавил продюсер для убедительности.
— Конечно, то, что ты здорово поешь, в расчет не принимается, — проворчала я. — Иди надень на ноги, простынешь.
Долька пошла искать тапки, Самсонов удалился доедать суп. Катюха задержалась.
— Слушай, — спросила она, помявшись, — я могу чем-то помочь?
— Можешь, совершенно ничем не рискуя, сходить в магазин за продуктами. В доме только блины, и те с дырками.
Осчастливленная поручением Кэт поскакала за кефиром и булками. Хорошо все-таки, что я ее не убила.
28
Сгинул вечер субботы. Как колесо по собаке прокатилось воскресенье, ознаменованное истеричными воплями доллиной мамы и поджатыми губами интеллигентоподобного четвертого доллиного отчима. Через каждые полчаса приезжала кардиологическая неотложка. Долька смотрела в окно, молчала, пальцем выводила на стекле слона. Стекло скрипело. Мамочка металась по гостиной, взвизгивала, взывала к Господу, стонала про позор и про «за что ей такое», клеймила нас научным словом «лесбиянки», многократно хваталась за сердце и падала на грудь сильному мужчине, прихваченному с собой исключительно с этой целью. Больше он ни на что не годился. Потом я их-таки выставила, несмотря на сочувствие ее материнскому горю. Прибегала Катюха, принесла бананы и огурец.
В понедельник Долька пошла сдаваться в больницу. Я провожала. Больница попалась навороченная, в приборах и дизайне. Мы стояли в сияющем чистотой коридоре (Долли — уже в халате), держались за руки. Было невыносимо стыдно оставлять ее здесь одну, но жаждущие унитазов клиенты, наверное, уже топтали моего начальника.
— Обещали через две недели выписать, — сообщали она.
— Я приеду.
— Иди, опоздаешь на самолет, — сказала она, не отпуская моей руки.
— Пошла, — ответила я и пошла, потом обернулась. Долька в слишком коротком для нее халате светилась среди белых стен рыжим одуванчиком в сугробе. Я это запомнила.
29
Почти через две недели, в пятницу, во Внуково меня встретила Кэт. На сей раз волосы ее блестели никелем, круглый зад обтягивало ужасное серебристое мини (крашеная кожа павиана), перламутровые сапоги тянулись к нему изо всех сапожиных сил и почти касались. Шубка была знакомая, по пояс.