— Ты правда так думаешь? — долькин голос звучал недоверчиво.
— Честное унитазостроительное! — убежденно солгала я. — Сейчас заедем к тебе, переоденемся и рванем кутить, или как это теперь называется? Где у вас отдыхают такие придурки, как мы? Совсем Москву не знаю.
— Найдем местечко. Но сильно напрягаться не стоит, завтра с утра репетиция, вечером работаем в «Хромом льве», — несколько охладила мой псевдо-пыл дисциплинированная жена продюсера.
Мы взяли, да и ушли, бросив мамочку — рыдать, отчима — хлопотать, доктора — наблюдать за ними.
Уже в коридоре я вспомнила, что забыла перчатки на диванчике, оставила Долли на Кэт, вернулась, прикрыла дверь. Мизансцена не изменилась. Спектакль продолжался.
— Попрошу внимания! — рявкнула я командирским голосом. Мамочка, икнув, заткнулась от неожиданности, отчим присел. — Можете в отсутствии Долли выть, грызть вены, выбрасываться с горя из шкафа — ничего не имею против. Но если какая крашеная сука лет примерно сорока взрыднет при ней в ее адрес — выпотрошу к чертям на мелкие кусочки.
— Что вы себе позволяете! — исторг вдруг из себя культурный защитник отдельно взятой замуж дамы.
Ишь ты, разговаривает!
— Спасает рассудок вашей дочери, — ответил за меня доктор. — Вы же не хотите, чтоб она последние полгода жизни провела в психиатрической лечебнице?
— Не хотим.
— Тогда послушайте умный совет — заткнитесь.
Я подмигнула Айболиту и выскочила за дверь. Пора было начинать кутить. Часики тикали, долькино время убегало.
30
Кутеж запомнился весьма смутно. Видимо, мы надрались-таки, несмотря на здравые рассуждения Кэт, и пошалили. Почему-то мерещится ресторанный столик, на нем — лохматая Долли на четвереньках воет по-волчьи и голосит частушки. В памяти застряло что-то очень народное, про березу, вроде:
Муж-продюсер не выдержал, приехал, поскидывал гуляк в машину и свез по назначению. Утром мы с Долькой, кряхтя и дыша перегаром, отправились на репетицию. Великий и ужасный «Бергамот по средам» базировался в некоем окраинном ДК, не то пищевиков-надомников, не то учителей-наемников, не то газовиков-паломников, не суть важно. Он арендовал чахлую комнатенку на втором этаже и страшно гордился собственным помещением. Я была представлена обделенной ранее моим вниманием части коллектива. Со мной познакомились: Вано Ведулов, восточного вида хиппи, он же ритм- и сологитара, Павел Загоняев, синеглазый херувим с лицом серафима (или наоборот?), владеющий басом, Эдуард Бройлер, ударник, субъект трудноописуемый в силу чрезвычайной подвижности. Не успеешь зафиксировать нос, глядь — на этом месте уже мочка уха или, хуже того, нога. Бойкий экземпляр. Катюха лупила по клавишам, сидя на бэке, Илья Тимофеевич звукорежиссерил. Эта наивная компания собиралась заработать денег на моих песнях! Я им заранее посочувствовала, и мы пустились в творческий разгул. Ознакомленная накануне с будущими хитами, Катюха встала за клавесин (интересно, когда она сядет на бэк?), Долька взяла текст и начала вытрясающим душу голосом балладу:
Меня скрутило, подхватило вихрем и рвануло. Долькин голос тянул вверх, вверх против воли, вопреки страху. Дело было, пожалуй, не столько в конкретной песне, сколько в сочетании трех сил: мелодии, стихов и голоса. Они, не имея поодиночке особого смысла, сливаясь, образовывали качественно новое явление. Это ломало сознание и тут же спасало его, собирая из кусочков нечто другое, прозрачное, свежее и чистое.
— Ма-ама дорогая… — тихонько протянула Кэт, когда Долли допела. — Что же мы такое получили, а?
Тут надо очень аккуратно сделать, если испортим — нам Бог не простит. Давайте-ка так, — она стала отдавать распоряжения музыкантам, тоже еще не вполне перешагнувшим на эту сторону бытия.
Поработали. На мой взгляд, стало хуже, и слава Богу. Г-н продюсер помалкивал, наверное, подсчитывал: хватит ли доходов с альбома на длинную шубу Катюхе? Любил он ее, это было видно, Катюху-то.