— Иначе давно выгнали бы за твои художества, — добавил продюсер для убедительности.
— Конечно, то, что ты здорово поешь, в расчет не принимается, — проворчала я. — Иди надень на ноги, простынешь.
Долька пошла искать тапки, Самсонов удалился доедать суп. Катюха задержалась.
— Слушай, — спросила она, помявшись, — я могу чем-то помочь?
— Можешь, совершенно ничем не рискуя, сходить в магазин за продуктами. В доме только блины, и те с дырками.
Осчастливленная поручением Кэт поскакала за кефиром и булками. Хорошо все-таки, что я ее не убила.
28
Сгинул вечер субботы. Как колесо по собаке прокатилось воскресенье, ознаменованное истеричными воплями доллиной мамы и поджатыми губами интеллигентоподобного четвертого доллиного отчима. Через каждые полчаса приезжала кардиологическая неотложка. Долька смотрела в окно, молчала, пальцем выводила на стекле слона. Стекло скрипело. Мамочка металась по гостиной, взвизгивала, взывала к Господу, стонала про позор и про «за что ей такое», клеймила нас научным словом «лесбиянки», многократно хваталась за сердце и падала на грудь сильному мужчине, прихваченному с собой исключительно с этой целью. Больше он ни на что не годился. Потом я их-таки выставила, несмотря на сочувствие ее материнскому горю. Прибегала Катюха, принесла бананы и огурец.
В понедельник Долька пошла сдаваться в больницу. Я провожала. Больница попалась навороченная, в приборах и дизайне. Мы стояли в сияющем чистотой коридоре (Долли — уже в халате), держались за руки. Было невыносимо стыдно оставлять ее здесь одну, но жаждущие унитазов клиенты, наверное, уже топтали моего начальника.
— Обещали через две недели выписать, — сообщали она.
— Я приеду.
— Иди, опоздаешь на самолет, — сказала она, не отпуская моей руки.
— Пошла, — ответила я и пошла, потом обернулась. Долька в слишком коротком для нее халате светилась среди белых стен рыжим одуванчиком в сугробе. Я это запомнила.
29
Почти через две недели, в пятницу, во Внуково меня встретила Кэт. На сей раз волосы ее блестели никелем, круглый зад обтягивало ужасное серебристое мини (крашеная кожа павиана), перламутровые сапоги тянулись к нему изо всех сапожиных сил и почти касались. Шубка была знакомая, по пояс.
Катюха нетерпеливо переминалась у турникета.
— Бежим скорее! — схватила она мою руку, как только дотянулась. — Долли в палате сидит, никуда, говорит, не пойду, пока Ленка не приедет. Места платные, следующая пациентка в коридоре квитанцией трясет, негритянка, грозит международным скандалом. А Долли к врачу надо идти на собеседование: результаты обследования должны сказать, и все такое. Она, видно, трусит, — на бегу тараторила «бергамотка» по пути к машине. — Все равно она молодец, я бы сразу умерла, если б такое о себе узнала, — последнюю фразу она проговорила, перейдя на шаг, потом совсем остановилась и рухнула мне на плечо — порыдать.
— Будешь реветь при Долли — убью, — ласково успокоила ее я, похлопав по пушистой спинке. — Пошли, она ждет.
Кэт взрыднула еще разок и с новыми силами поволокла меня на стоянку. Мы вскочили в оранжевый «BMW» и припустили к больнице. Нервная музыкантша браво рулила одной рукой, выдергивала из пачки сигарету за сигаретой и давила на газ. Пару раз мы кого-то переехали, не обошли вниманием и нас. Сигареты не выдержали темпа и закончились. Мадам крепилась, грызла «Орбит», потом тормознула у мини-рыночка. Я сидела в машине и наблюдала, как она несет свои шикарно обутые ноги к ближайшему киоску, не обращая внимания на трепет местного мужского контингента и завистливое восхищение женского. Она склонилась к окошку, оттопырив минизированный зад, ткнула длинным ногтем в стекло, показывая нужный сорт, и тут на нее какнул голубь. Прицельно. На голову. Он мимо по делам пролетал, торопился. Но какнул точно. Кэт ощутила нежное прикосновение к волосам, машинально провела рукой, понюхала влажные волосы. Посмотрела вверх. Летать она, видно, не умела, а достать обидчика иным способом было невозможно. Отмщенные красотки более местного масштаба ехидно хихикали. Мадам купила-таки пачку, гордо развернулась и понесла добычу и обиду в машину.
Села за руль, зашипела яростно и принялась тереть оскорбленную шевелюру носовым платком, поглядывая в зеркальце.
— Еще есть? — она нагнула голову мне под нос.
— Порядок. Серебристое на серебристом не заметно. Мы едем?
Кэт вдруг уронила обкаканую голову мне на колени, затряслась и забормотала:
— Нет, не могу, не могу, не пойду с тобой, не выдержу, ты иди одна, а? Я тебя доведу, покажу, куда, они ей что-нибудь страшное скажут, а я так люблю эту дурочку, пусть это не при мне случится, а?
Подожду в машине, покурю, потом вместе к Долли поедем, а?
Меня тоже стало потряхивать. Чтобы не пропасть, взяла валяющуюся под ногами бутылку с остатками газированного «Нарзана», открутила пробку, отхлебнула. Холодный! Остатки вылила Катюхе на голову. Та взвизгнула, вскочила, треснулась макушкой о крышу «BMW», пала на сиденье, выпучила косые глазищи.
— Ты чего?
— Смываю помет. Давай без истерик? Ты нужна Долли, и ты пойдешь. И будешь вести себя как следует. Закуривай и жми на газ.
Кэт коротко вздохнула, запалила сигарету и рванула. Вместе со мной и автомобилем.
Когда приехали в клинику, выяснилось, что Дольку выставили-таки из палаты, она сидит у лечащего врача в окружении заботливой мамочки и отчима. Не тратя времени на посещение гардероба, мы влетели в кабинет в верхней одежде. Им владел (кабинетом, а не гардеробом) симпатичный такой доктор, Айболит, а не доктор. Седоватый, в очках, невозмутимый и добрый. Как кольцо с бриллиантом. Он сидел за столом. Родственники обладали двумя венскими стульями. Долька, являющаяся центром композиции, скорчилась на диванчике, склонив голову к коленям и демонстративно заткнув уши — протестовала. Мы поздоровались с публикой, я в шубе протопала к Долли, присела, заглянула в лицо. Ее глаза для верности были зажмурены. Чмокнула ее в нос, погладила по косичкам.
— Ты? — спросила она, не открывая глаз. Пальцы, правда, из ушей достала.
— Красный слон.
— Опаздываешь, — укорила Долька, открывая-таки громадные глазищи, красные и измученные, с достоинством разогнулась, снисходительно развернулась в сторону доктора и вежливо объявила, — Я готова вас выслушать.
Доктор слегка усмехнулся и предложил:
— Дамы могут раздеться и присесть.
Дамы избавились от верхней одежды (надеюсь, мы правильно поняли смысл предложения) и втиснулись по обе стороны от больной. Места на диванчике чуть-чуть не хватало на троих. То, что надо.
Кэт наклонилась к уху Долли и зашептала виновато и громко:
— Извини, что опоздали, по дороге сигареты кончились, выскочила купить, а подлец-голубь на голову нагадил. Пока оттерлась да отмылась, — она в доказательство поболтала мокрой головой.
Долька ткнулась мне в шею и прыснула. Умница-Катька делала глупую морду, хлопала блестящими ресницами. Доктор сообразил, что пора начинать доклад.
Вначале была изложена самая современная концепция русского вируса, от истории его появления и распространения, до существующих методов лечения. Оказывается, сия подлая разновидность, в отличие от европейской и африканской сосестер, развивается с рядом особенностей и в более сжатые сроки, но тоже в две стадии. Было констатировано, что, судя по результатам обследования, Долли находилась в начале второй стадии болезни. Имелось: повышение температуры до тридцати восьми градусов, обильное ночное потоотделение, стойкое увеличение размеров лимфатических узлов, расстройство деятельности кишечника, похудание. Доктор забросал нас цифрами анализов, тыкал пальцем в графики, диаграммы.