Ценную в кулинарном отношении парочку загрузили в повозку, Дюренваль свистнул срочный сбор, дисциплинированные средние братья, младшие братья, подбратья и кандидаты в подбратья похватали кресты и то, что успели нагрести в городке за тридцать часов, и погрузились в кибитки. Свистнули, гикнули, осенили тех, кто попал под руку, крестным знамением, заскакали, затряслись по камешкам к городским воротам. «К чему такая спешка?» — подумал старый осторожный привратник, но ничего не спросил. Крестоносцы были воспитаны еще хуже трубадуров, могли и сжечь ненароком. Если же вы, уважаемый читатель, поинтересуетесь необходимостью столь быстрого и полного исчезновения Дюренваля с братией из Кордо, я сжигать никого не буду, а отвечу вежливо и откровенно. В те дикие времена герцог, хозяин замка, являлся полновластным владетелем как городка, так и любой твари, его населяющей. Вряд ли Альбрехту понравилось бы, что у него из-под носа увели дармовое развлечение, и намеченный праздничный костерок не возгорится. Конечно, дядюшка мог попросить дорого племянничка подарить нашу парочку Ордену для нужд. А если б Альбрехт заартачился? Нет, магистр не хотел рисковать. Кушанье, изготовленное по рецепту Тролля, произвело на рыцаря впечатление более сильное, чем первое причастие. По жизни Дюренваля влекли за собой две идеи, две лошади везли его энергичную карету по кривым ветвистым дорожкам бытия: религия и кулинария. Иногда они мирно скакали бок о бок, иногда разбегались по разным проселкам, и тогда более сильная в тот момент лошадь тащила за собой и рыцаря, и подругу послабее. На этот раз кулинарная коняга утянула из Корде всю компанию.
Ничего, потерпит Церковь, поносит еще земля парочку нехристей во благо верному слуге Господа, едущему, кстати говоря, отстаивать его, Господа, интересы в Палестине. Там трудно, там тяжко, там жарко, там опасно. Так пусть будет хотя бы вкусно.
Тролль и А, доедавшая кляп, катались по дну повозки, не зная еще об уготованной им милости судьбы. Они не подозревали, что едут не на усиленное пытание, а в Палестину, что за время долгой дороги старичок-алхимик вылечит их подпорченные дыбой тела, что они подружатся, и Пьер даже подарит лекарю рецепт изготовления золота из навоза, для конспирации написанный древнеирландскими рунами.
— Козанострадамус! — скажет кузнец, и сердце старика растеплеется от того, что нашелся человек, запомнивший его имя. — Дарю тебе это. Можешь состряпать пару фунтов Дюренвалю, если очень уж пристанет. Но лучше не надо. Он ничего себе мужик, но бывают заскоки на почве религии. Начнет на твое золото нехристей обращать в трупы. В общем, думай сам. Ты его дольше знаешь.
Речь сию Тролль произнесет месяца через два, а пока попрощаемся за него и за А со спящим городом: до свидания, Корде! Взрослей, Корде! Может быть, встретимся через пару веков, когда ты подобреешь к вечноживущим поэтам и рыжим хулиганкам.
51
Во сне Душа моя забыла про свою великую заразность, привалилась и привычно засопела в ухо. Мы с Титусом лежим по обе стороны от нее бесполезным караулом. Мы не в силах защитить Дольку от смерти и не в силах Дольку смерти отдать.
«Сочиняю сказку для Долли, чтоб она забыла о боли…»
Что я еще могу сделать? Впрочем, знаю: полы помыть и квартиру проветрить.
Хорошо было Гераклу: перегородил речку, направил поток воды в авгиевы конюшни, все само собой рассосалось. Повезло мужику — клиент на первом этаже жил, не на восьмом. Даже если Аида с сослуживцами в подвале и промочило, то он, как свидетельствуют легенды, претензий не предъявил и в гражданский суд заявления не подал. О долькиных соседях я знала только то, что они есть и с ней не здороваются, поэтому обострять отношения не решилась. Способ Геракла, несмотря на техническую простоту и доступность получения из крана водяного русла любого напора, толщины и даже температуры, не подходил. Пришлось применить дедовские методы: ведро и тряпку. Это меня здорово задержало, несколько часов провозилась. Не успела закончить — в дверь позвонили. Может, соседи замокли? Открываю — Катюха. Волосы окрашены двухцветно, спирально. От макушки развивается к периферии синяя спиралька, ее оттеняет внутренняя фиолетовая. Кончики волос искупаны в золотом.
Пособие по оптическим эффектам, а не женщина. Спрашивает:
— Как она?
— Как покойник, отпущенный с кладбища на побывку, — врать не хочется, и щадить кэтовы нервы тоже. Наплевать-ка на нее для разнообразия.
— Работать может?
— Экспонатом в анатомическом театре. Ты за этим пришла? До свидания. Топай к Илюшеньке.
— Передай Долли, она еще не видела, — Кэт лезет в сумочку, достает компакт, протягивает мне. На компакте — картинка: концерт давно закончен. Очень давно: белый атласный занавес заледенел, сцена запорошена снегом. На сцене — белый рояль. На его заснеженной крышке по-турецки сидит Долли в великолепном перламутровом платье. Плечи голые, но ей не холодно — она захвачена книгой, которую держит в руках. Книга яркая, цветная, огромная, на обложке — заглавие «Сказки». Белые софиты, белые цветы, сверкающие сосульки. Долли — часть натюрморта, его холодной, снежной чистоты. Даже упрямые рыжие кудри сдались: их закатали в култышку, и они больше не горят, не греют. Им не растопить льда.
Может быть, это удастся книге? Долли здесь новая, не та, она отстраненная и далекая. Персонаж, идея, а не живой человек. Я не хочу такую Дольку. Она не имеет права становиться такой. Мелкими синими буквами тонет в снегу название группы: «Бергамот по средам». Яркими красными пылает, прожигая белизну, имя альбома: «Сказки Тролля». Мне становится нехорошо.
— Почему вы его так назвали? — спрашиваю.