— Вух, почему мужчины не хотят меня?
— Ты не похожа на женщин, которых они знают.
— Ты знал других?
— Я много чего повидал.
— И таких, как я?
— Таких, пожалуй, нет.
— Скажи, я тебе нравлюсь?
— Конечно, — соврал Тролль — Почему же ты не взял меня до сих пор? — В голосе ее что-то звенело. Слезы, что ли?
— Хочешь стать моей?
Она всхлипнула.
— Прыгай сюда, — позвал Вух, и А прыгнула. Прямо через очаг.
Перед рассветом Тролль отчего-то проснулся. В оконное отверстие заглядывали последние ночные звезды. И ярче их рядом с ним сияли в полутьме счастливые глаза А.
А прожила с ним до следующего лета. Однажды, возвратившись с рыбалки, он не застал дома ни ее, ни знаменитого копья. Она ушла, как уходили все женщины, когда-либо делившие с ним кров. Может, их не устраивал простой быт Тролля, а может, то, что от него не рождались дети. Тролль не искал А. Вскоре он и сам перебрался отсюда на новое место. Но это уже другая история.
23
На коленях у Долли Геничка доедал малину (с медом он уже разобрался). На ковре вокруг меня собрались домашние: Светка с собакой, Манюня с Леней, матушка с вязанием и сама по себе кошка. С кухни тянуло подгорающей квашеной капустой.
— Понравилась сказка?
— Нет, — ответил честный сын, облизывая расписную ложку. — Больше не хочу про Тролля. Расскажи теперь про Бэтмана.
— Легко.
— Что за Бэтман? — удивился несовременный Леня.
— Герой. — Я потянулась. — Ладно, слушайте. Только история будет короткая, язык устал, — я потрясла языком. Он вяло мотнулся слева направо, точно хвост больной коровы. — В одной деревне жил-был хороший Бэтман. Круче его в округе парня не случилось. Как-то раз он встретился с Найтменом, главарем хороших из соседнего села, и у них вышел бой из-за Ватмана, но об этом узнал Клинтон, местный участковый, он прилетел на крыльях ночи, дал обоим по саксофону, и все само собой уладилось.
Правда, саксофоны целую неделю побаливали.
— Ну-у, — протянул Геничка, — это нечестная сказка. Больно коротенькая.
— Слазь! — Долька спихнула его на пол. — Ничего в сказках не понимаешь. Ленка, ты просто гений, тебе срочно в Москву надо переезжать, печататься во всех издательствах.
— Гений — я, — заявил с пола Геничка.
— Ладно, твоя мама не гений. У нее обычный талант. Что ты там с ним прозябаешь, в своем, как его?
— Малом Сургуче, так его. Не прозябаю, а живу на пользу обществу по специальности. Чтобы в Москву всех талантливых переселить, нужно сначала оттуда всех неталантливых выселить. А то места не хватит. Нас, таких, на десяток одиннадцать штук.
— Да, — авторитетно изрекла Манюня, — русский народ, знаете, какой одухотворенный? Про нашу семью уж молчу, вы любого прохожего возьмите — что-нибудь этакое творит. Да вот хоть сосед по площадке, Власий Давыдович, прекрасные стихи пишет. Он даже в заводской малотиражке печатается.
Мама, помнишь, я его поэму цитировала по ударника Завьялова? Как там?
— Дальше не помню. Но каков язык! «Ему дали четыре медали», — Манюня в восторге закатила глаза и перестала дышать. Потом со свистом засосала в легкие очередную порцию воздуха и закончила, — Самородок!
Крыть Дольке было нечем. Но она не сдавалась.
— Ладно, не хочешь печататься — напиши для нас хит. Мы с ним, знаешь, как на весь мир прогремим?
И тебя прославим.
— Пусть на мир пустые молочные цистерны гремят по ухабам. Мне больше нравится унитазы ваять.
Бесшумно, и оплата гарантирована, — я встала. — Посмотрю: что там с капустой? Пытают ее что ли? — запах из кухни тянулся премерзостный.
Долли в рыбацких валенках протопала за мной в кухню, села на витой табурет и глядела непонятно.
Кажется, печально.
— Спросить хочешь? — подтолкнула я, мешая капусту.
— Нет, заявление сделать. Мне кажется, я должна быть с тобой.
— Как это? — вдруг стало неуютно — девочка говорила серьезно. — В качестве кого? Ты ведь не брошенный птенец, чтобы положить в сумку и унести домой. Ты для этого слишком длинная.
— Перестань обзываться. Мне нужно быть с тобой — и все. Почему ты этого не чувствуешь? Не хочешь жить в Москве — не надо, перееду в ваш Малый Сургуч.
— Да, там давно тебя ждут. Есть вакантное место в хоре ветеранов, они в прошлом месяце солистку схоронили, соловушку девяностодвухлетнюю. Очень тебе обрадуются. — Я подошла к Дольке, прижала к груди ее глупую лохматую голову и сказала мягко: — Вот балда! Что ты себе придумываешь? через неделю тебе будет стыдно вспоминать о том, что ты сейчас наговорила. А через месяц забудешь и меня, и тех сволочей из ленд-ровера.
— Мне нельзя с тобой? — голос ее звучал глухо, должно быть от того, что рот был заткнут моим животом.
— Нельзя. Завтра вместе домчим до Москвы на твоем авто, если его еще не угнали, попрощаемся и отправимся в разные стороны. Я вернусь к своим унитазам, ты — к своему «Бергамоту». Тьфу ты, чертова капуста опять горит…
24
Тролль и Аделина пили чай со слоеным тортом. Вечерело. Темнело. Веснело. Выло шальными кошками. Стучало в окно полуодетыми ветками клена. Пахло вареной сгущенкой. Аделина ела торт руками по старой привычке, застрявшей со времен средневековья. Между собой им было не обязательно играть в культурных, но Тролль старательно соблюдал те многочисленные правила, которыми люди умудрялись усложнять жизнь. Может, он подсознательно боялся отстать от них, а может, это был просто такой вид спорта.
— Перемазалась-то как, — Стасик пересел к Аделине, достал парчовый носовой платок и стал стирать с ее лица сгущенку. Та стояла насмерть.
— Ты языком, — посоветовала А.
Тролль лизнул ее в милую мордочку.
— Щекотно, — хихикнула А и стала расстегивать на нем стильную рубашку стоимостью один доллар.
25
Они отдыхали, лежа на полу на толстой шкуре. На кровати им показалось скучно.
— Между прочим, этого медведя я сам убил, — похвастался Стасик. — В наших уральских лесах кто только не шатается! Напал, понимаешь, ни с того, ни с чего. Совсем зверье одурело. Язык забыло, на людей бросается.
— И что ты с ним сделал?
— Вспомнил былую сноровку: затолкал палку в пасть, вскочил верхом и свернул шею.
— Ври больше! — Аделина фыркнула. — Мех-то искусственный, я же чую, — она засунула узкий нос глубоко в псевдо-шерсть и чихнула. — И давно не чищенный вдобавок. С утра займемся уборкой. Что только ты тут делал без меня!
— Жил. Ждал.
— Как жил? Расскажи.
— Нет. Не интересно. Давай я лучше сказку расскажу.
— Про нас?
— Не совсем. Про двух женщин. Одну зовут Лена, Елена Сергеевна.
— А другая пусть будет Долли, Доля.
— Идет. Стяни одеяло с кровати, дует. Значит, жила-была Елена Сергеевна.
— И Долли.
— Погоди, они еще не познакомились. Жила-была сама по себе Елена Сергеевна в провинциальном городе Малый Сургуч, что на широкой сибирской реке Сургуч Великий. Мужа у нее к 28 годам не случилось, а имелись: мама Тоня, папа Сергей Николаевич, боеспособный сыночек Геничка, маленькая квартирка в старом доме на шумной улице, жених восточной национальности, да работа по специальности, настолько узкой, что учили ей лишь в одном Лжедмитриевском политехе. Елена Сергеевна проектировала…