В этот момент из «Мерседеса» вышел водитель Бориса и услужливо открыл заднюю дверь салона. Ева смотрела на это «действо», и ей казалось, что земля уходит у нее из-под ног.
— Не могу поверить, ты все еще за мною следишь?.. — Ева почувствовала, как какой-то жуткий ком застрял у нее в горле. Ей стало трудно дышать. — Борис, так нельзя… Ты не должен…
— Ева, я не слежу, — слова Бориса прозвучали спокойно и уверенно. — Я просто понял, что тебе нужна помощь. Помощь друга. Почувствовал, понимаешь? Ты можешь мне поверить?
— Почувствовал?.. — голос Евы дрогнул, и перед ее глазами, как кадры кинофильма, пронеслись сотни картинок-воспоминаний.
Вот Борис представляет западным коллегам ее первую самостоятельную коллекцию одежды.
Вот они вместе отмечают ее первый контракт в ресторане — счастливые, довольные, шутят, смеются… Вот Борис помогает Еве с переездом на новую квартиру, которую она смогла купить в кредит с его помощью, и Ева, наконец, чувствует себя хозяйкой собственной жизни…
А вот они после «Недели моды» в Милане вместе гуляют по вечернему городу… Борис добился для Евы аудиенции у Джан-Франко Ферре, и великому модельеру очень понравились ее работы… Ева положила Борису на плечо голову и любуется базиликой Святого Амброджо, словно парящей в ризе красно-золотого закатного неба… Ева чувствует себя абсолютно счастливой…
— Правда, почувствовал, — еле слышно повторил Борис. — И, судя по всему, не ошибся. Поехали, пожалуйста…
Ева, словно в каком-то трансе, пошла по направлению к машине.
Когда душа испытывает боль, ее ощущение жизни притупляется. Она словно дезориентируется, теряет свое место в пространстве. Пол меняется у нее местами с потолком. И где потолок, где пол — она теперь уже не знает. Если раньше душа могла отличить «хорошее» от «дурного», то теперь она абсолютно растеряна — «хорошо» и «дурно» превращаются для нее в пустой звук.
От боли, от невыносимой тягостности своего страдания, душа — как оглушенная рыба. Она не знает, что ей надлежит делать, а чего, напротив, ей делать не стоит ни в коем случае. Она растеряна. Ее словно несет огромным, безудержным течением. Часто именно в такие моменты человек с «оглушенной» душой совершает все свои самые ужасные глупости, страшные и непростительные ошибки.
Но все же в этом — таком странном, таком тягостном, таком даже в чем-то болезненном состоянии — есть нечто очень и очень важное для души человека. Когда теряются, размываются грани реальности, когда нивелируются и исчезают условности, душа впервые видит этот мир как бы со стороны. Она отделяется, словно левитирует. Она осознает, что она и мир — это не одно и то же.
Это лишь первый шаг — все начинается с бесконечности одиночества.
Первый, но очень важный…
— Куда поедем? — спросил Борис, когда они с Евой оказались в машине.
— Куда?.. — эхом повторила за ним Ева. — Не знаю.
Ева не понимала, что происходит. Не верила происходящему. Только что она рассталась с Глебом. Она рассталась с человеком, которого любила больше жизни, который был для нее всем. Рассталась, понимая, что каждый следующий день их отношений — это для нее смертный приговор. Она превращалась в свою собственную тень. С ним она таяла как свеча. Она должна была принять это решение и расстаться со своей жалкой надеждой на то, что когда-нибудь, каким-нибудь чудесным образом, Глеб изменится, увидит и поймет, как Ева его любит, оценит это. Нет, нужно было рвать эту связь, нужно было заканчивать с этим безумием, с этим абсурдом собственной зависимости от собственной веры в невозможное чудо. И она порвала.
Но что теперь?.. Еще несколько часов назад Ева страстно хотела жить, мечтала вырваться из пут своей зависимости, освободиться от болезненной, всепоглощающей любви к Глебу… Но сейчас, когда это случилось, само желание жить, в какие-то считанные мгновения, ее оставило. Ева сдулась, как лопнувший воздушный шарик. Сказав Глебу «нет», она обнаружила, что в ее жизни нет и не было ничего, кроме Глеба. Он был для Евы «всем», а теперь, расставшись с ним, она осталась «ни с чем». И это пугало. Невыразимо, до озноба, до мертвецкого холода пугало Еву. Она превратилась в небоскреб, из которого каким-то магическим образом вынули опорную, несущую конструкцию. Она оседала, как тающая на апрельском солнце снежная баба.
И вот появляется Борис. Нежданно-негаданно, по какому-то мистическому стечению обстоятельств. Человек, который ее любит, человек, от которого она сбежала именно потому, что он ее любит. Человек, который был ей дорог, но которого она никак не могла представить в той роли, на которую он рассчитывал. Что это? Промысел Божий, или еще одно испытание? Быть может, останься Ева сейчас одна, она, промучившись день или два, вспомнила бы о Борисе. Вспомнила сама. Вспомнила о том, как он ее любил, о том, как он к ней относился, и чувства к нему в ее сердце возникли бы как-то сами собой. Недаром Еве всегда казалось, что Борис и Глеб — антиподы, две противоположности. «Отлепляясь» от Глеба, она, вполне возможно, сама бы захотела вернуться к Борису…
Но нет, он пришел сам, по зову сердца. И словно попал не в такт. Поторопился, сжег лягушачью шкурку, вместо того чтобы дождаться условленного часа. И парадокс в том, что он пришел, потому что почувствовал, что Еве нужна его помощь. Не она бросилась к нему с просьбой о помощи, а он сам пришел! Этот факт, казалось бы, дает ему сто, тысячу очков форы против любого другого мужчины, но Еву он разочаровал, насторожил и вообще вызвал обратную реакцию. Она как собака на сене. Она отказывается от того, что ей нужно. Намеренно, осмысленно, как профессиональный камикадзе. Уходит от любимого мужчины, который был бы даже рад, если бы она осталась, и, нуждаясь в помощи, отвергает помощь, которую ей предлагают. Все против логики, против здравого смысла. Но и более того — в ущерб самой себе.