Публика зашушукалась, женщины и юные барышни умилились: о мон шер, как он хорош и романтичен…
Корнеев, стоя на коленях, пребывал в ужасе: «Вот сейчас она закричит, начнет ругаться, оскорбиться, и поделом мне дураку…»
Но реакция Натальи Дмитриевны была весьма неординарной: она звонко рассмеялась. Публика, наблюдавшая за любовной сценой, расслабилась, понимая, что девушка принимает ухаживания гусара.
– Сударь, вы право же поразили меня! – воскликнула красавица. – Это так неожиданно… Глаша, – обратилась она к компаньонке, которая застыла в ужасе от происходящего, – возьми цветы у господина… А как ваше имя? Да и поднимитесь с колен в конце-концов, уже вся Калуга на нас смотрит.
Корнеев поднялся, опешившая Глаша, приняла у него цветы.
– Я – Константин Владимирович Корнеев, служу в Семнадцатом гусарском полку, что расквартирован в Красном городище.
– О! В том самом, где служат одни дуэлянты! – воскликнула восхищенная барышня.
Корнеев замялся.
– Собственно говоря, да… – протянул он.
Реакция Натальи Дмитриевны вновь была самой неожиданной:
– Ах, как это романтично, сударь. Вы непременно расскажите мне, из-за чего стрелялись!
– Я дрался на шпагах…
– Ах, неужели! Как французский дворянин из-за прекрасной дамы? – восхищению барышни не было конца.
– Почти…
– Ах, сударь, вы так скромны! Кстати, откуда вы знаете мое имя? Вы следите за мной?
Поручик опять растерялся, не зная, что и ответить, решив, что самое простое в данной ситуации говорить правду.
– Да, сударыня, каюсь, я следил за вами…
– Ах, как это напоминает мне романы Понсона Дю Терраль! Вы читали их?
– Да, «Прекрасную ювелиршу», – правда поручик здесь немного схитрил, ведь он так и не дочитал сей роман, который показался слишком уж наивным.
– Это мой любимый роман, – призналась Наталья Дмитриевна. – Но прощайте, я должна ехать домой в Погремцовку, иначе папенька будет сердиться. Он и так, скрепя сердцем, отпускает меня в город с Глашей.
– Но, сударыня, насколько мне известно, в наших краях нет разбойников…
– Вы правы, Константин Владимирович, зато полно военных…
Девушка направилась к пролетке, поручик помог ей подняться, затем также был любезен и с Глашей, которая буквально утопала в цветах.
Немного отъехав, Глаша, придя в себя и набравшись смелости, высказалась:
– Наталья Дмитриевна! Какой позор! А если бы кто из ваших знакомых увидел?! Что бы сказал барин?
– Успокойся, Глаша. Из знакомых меня уж точно никто не видел. Папенька ничего не узнает. Про цветы скажем, что букет очень понравился и я его купила… И только то! А поводу позора… Разве это позор, если молодой, красивый гусар признается в своих чувствах!? А он красив, это поручик Корнеев: высокий, статный, глаза так и пылают огнем страсти! Ах, Глаша…
Наталья Дмитриевна думала о поручике всю дорогу, покуда пролетка не въехала в ворота поместья. Некое, неизвестное доселе чувство переполняло девушку.
Глава 2
Супруги Погремцовы, Дмитрий Федорович и Мария Ивановна, почти двадцать лет прожили вместе, редко покидая пределы своего калужского имения. Имение Погремцовка было не очень большим, но и немаленьким, насчитывая двести пятьдесят крестьянских душ. Доходов, получаемых от продажи зерна, топленого масла, пеньки и льна вполне хватало супругам на достойное существование, содержание и образование дочери, Натальи Дмитриевны, которая почитай уже была навыдане, ей миновал девятнадцатый год.
Все чаще в последнее время Дмитрий Федорович задумывался о достойном женихе для Натальи, но, увы, не видел подходящей кандидатуры. Соседи помещики, некоторые из которых были уже вдовцами с детьми, пребывали в более скромном состоянии, нежели супруги Погремцовы, многие даже не могли обеспечить своих сыновей, отчего отправляли их служить в армию в весьма невысоких чинах.
От такой перспективы Дмитрию Федоровичу становилось тошно до крайности, ведь Погремцов и его супруга были еще не стары, им едва исполнилось по сорок лет, когда, как хотелось пожить роскошной жизнью в Санкт-Петербурге или Москве, имея приличный экипаж для выезда.
Наталья Дмитриевна уродилась на славу: складная, невысокого роста, имела она приятное открытое лицо со здоровым деревенским румянцем, а не косметическим как у городских барышень; темные волосы обычно укладывала на прямой пробор, которые струились блестящими аккуратными локонами с обеих сторон ее дивной головки.