В кабинете сразу запахло порохом – совершенно нормальным, земным, ничуть не загробным и даже не ароматизированным.
– Как же так, Дима? – с упреком проговорила прекрасная Надежда, опуская ствол миниатюрного автомата, из которого только что был застрелен секретарь-референт. – Вы мне до посинения лепили горбатого, что знать не знаете Мартина, даже хоккеиста приплели какого-то… Но стоило мне на часок умереть, как вы со всех ног бросились к своему Фетисову! А ведь я вас почти полюбила…
Непослушный язык все еще не желал подчиняться Курочкину, поэтому сил пока хватило лишь на гримасу, призванную хоть отчасти заменить слова. Опытный физиономист без труда прочел бы на лице Дмитрия Олеговича целую поэму, где нашлось место и радости, и недоумению, и желанию объяснить – получше и побыстрее, – что он вовсе не лжец. Однако прекрасная Надежда и не подумала разгадывать секреты курочкинской гримасы.
– Майкл, посмотри только на эту мордашку! – засмеялась блондинка оскорбительным смехом. – Чтобы такое увидеть, ей-богу, не жалко измазать свое платье этим клюквенным сиропом… Ну, где ты там, Седло? Иди скорее!
Со стороны приемной послышался шум, а затем за спиной воскресшей Надежды объявился высокий чернобородый атлет в джинсовом комбинезоне. В одной руке он держал тупорылый пистолет, похожий на коростылевский, а в другой – жестяную пивную банку.
– Поаккуратнее там с мебелью! – искоса бросил атлет кому-то в приемной, потом небрежно чмокнул в шею прекрасную блондинку и лишь после этого разрешил себе оглядеть Курочкина. – Забавная рожа, ты права, цыпочка, – согласился он, выдержав небольшую паузу. – Где только Мартин такого раздобыл?…
После первых же нескольких слов атлета Дмитрий Олегович догадался, что перед ним – тот самый Седло, организатор перестрелок и шеф фирмы «Мементо».
– Мартин – большой шутник, – задумчиво проговорила блондинка. – Особенно он любит шутить с кэшем…
При упоминании своего имени из-за кожаного кресла возникла седая голова, слегка растрепанная. Впрочем, хозяин апартаментов старался держаться с остоинством, как и подобает Волку-джентльмену при встрече с невоспитанными охотниками.
– Что это значит, господин Седельников? – холодно осведомился Мартин Фетисов. – Вы отдаете себе отчет…
– Отдаю, – не дал ему договорить Седло и с удовольствием приложился к пивной жестянке. – Еще как отдаю, старая ты вонючка! Из-за тебя мои фирмачи чуть меня самого через мясорубку не пропустили. А я злопа-а-амятный…
– Вы с ума сошли! Вы – ненормальный! – воскликнул директор «Процветания», уже целиком выскакивая из-за кресла. Рядом с Седельниковым он выглядел подсохшей сухой былинкой, соседствующей с молодым крепким дубком. Силы были неравны, и мертвый Коростылев уже ничем не мог защитить хозяина.
– Я-то нормальный, – сквозь зубы произнес директор «Мементо». – Это ты меня, как видно, за лоха держишь… Кого вздумал наколоть?
Тонко прогудел телефонный зуммер. Господин Фетисов чисто автоматически сделал шаг к аппарату на столе.
– Э, нет, – сказал Седло и, оказавшись у стола раньше, сбросил аппарат на пол и с видимым удовольствием его раздавил. Зуммер поперхнулся и пропал.
– Постойте, но это же война! – выдохнул Фетисов, глядя на обломки телефона. Раскуроченный новенький аппарат, похоже, взволновал его больше, чем пристреленный референт.
– Война, – подтвердил Седло. – Но не я ее начал, а ты! Я о твоих приемчиках сволочных уже наслышан. Это ведь твои кокнули сегодня нашего курьера. Это ведь ты подослал ко мне этого придурка с дипломатом… – Джинсовый атлет мотнул головой в сторону приклеевшегося к полу Курочкина. – Думал, поверю этой туфте?
Злость оказалась для хозяина кабинета сильнее страха.
– Нет, это ты прикончил нашего курьера! – воскликнул он и погрозил Седельникову своим старческим кулачком. – Ты устроил потом побоище, а баксы в чемодане отдал на хранение своему таракану… – Теперь уже Фетисов мотнул седой головкой в сторону Курочкина. – Только мы его выследили и доставили сюда…
– Что ты мне гонишь! – повысил голос Седло. – Это твой придурок!
– Ты сам гонишь! – заорал Мартин. – Это твой таракан!
– Твой!
– Нет, твой!
Оба спорщика – вооруженный и безоружный – неожиданно примолкли, уставились на Дмитрия Олеговича и начали очень внимательно его рассматривать, как будто до последней секунды он был в кабинете чем-то вроде вешалки или мягкой мебели и вдруг стал подавать признаки жизни.