– Ты не видел тут полковника, Нугзар? – стал строго допрашивать усачей Цховребашвили. – А ты, Ираклий? А ты, Вахтанг? Что, и ты, Гия, тоже не заметил здесь толстого полковника в шляпе?…
Все присутствующие самозабвенно отнекивались и прикладывали руки к груди с видом полнейшей непричастности, после чего поджарый Ираклий, осмотревшись, небрежно подобрал у парапета оброненный Аникеевым тупорылый пистолет и зашвырнул его подальше в реку.
– Ни полковников, ни генералов здесь, дорогой, и близко не было, – сказал он Курочкину и слегка ему подмигнул. Самую малость.
Дмитрий Олегович сообразил, что его неожиданные спасители желали бы как можно меньше об этом спасении говорить. То ли по законам гор, то ли по правилам конспирации.
– И как же вы теперь? – все-таки не удержался он от вопроса, показывая рукой на яблочную заводь.
– Уезжаем мы теперь, батоно Курочкин, – ответил за всех Автандил. – Капитан-то у нас лицензию на торговлю отобрал… Не любит он нас, дорогой. Ему лучше без фруктов, но чтобы и без нас… Хочешь, мы по дороге и у твоего дома сгрузим самосвал. Ты будешь кушать, жена будет кушать, дети будут кушать…
Дмитрий Олегович с сожалением отказался. Гора яблок у его подъезда вызвала бы у Валентины тьму подозрительных вопросов к Курочкину.
– Хоть совсем немного возьми, батоно, – огорченно предложил Автандил, и Дмитрий Олегович тотчас же стал обладателем большого пакета, набитого спелыми и сочными красавцами. С таким пакетом возвращение домой выглядело бы не таким страшным.
Теперь оставалось сделать только одно, последнее, дело.
Тепло распрощавшись с Автандилом и его усатыми нукерами и пожелав им счастливого пути через все границы, Дмитрий Олегович выбрался с пятачка и по Шлюзовой набережной дошагал до Кожевнического: отсюда была прямая и короткая дорога к Павелецкому вокзалу, где Курочкин оставил кое-что ценное.
А именно – бабушкин будильник в дипломате.
Мысли о прочем содержимом дипломата вызывали у него отвращение. Он предпочитал не задумываться, как он поступит с деньгами. Он был почти уверен, что пакостливая Фортуна распорядится долларами и без него.
Это и произошло. Уже на подходе к Павелецкому Дмитрий Олегович заметил огромную пеструю толпу. Почти вся площадь перед вокзалом была запружена людьми с тюками, саквояжами, сумками и чемоданами – по виду явными пассажирами. Люди с чемоданами, столпившись на тротуаре, не предпринимали никаких попыток проникнуть в само здание и только почему-то глазели на окна второго этажа, за которыми то и дело вспыхивали и гасли бледные огоньки. Подойдя поближе, Курочкин заметил, наконец, вокруг здания цепочку пятнистых спецназовцев, которые окружили здание по периметру, стараясь при этом не подходить к нему слишком близко.
– Что там случилось? – осведомился Дмитрий. Олегович у невысокой пожилой дамы, которая, вытянув шею, вместе со всеми жадно высматривала что-то в вокзальных окнах и старалась поймать взглядом малейшее движение за стеклами.
– Бомбу нашли, – с удовлетворением отозвалась дама. – Вернее, мину. Всех эвакуировали, будут сейчас взрывать…
Некое смутное подозрение зародилось в душе у Курочкина. Он, конечно, знал, что террористы всех стран и мастей обожают подкладывать мины на вокзалах и Павелецкий в этом смысле – ничуть не хуже и не лучше прочих. Однако сегодня на долю Дмитрия Олеговича пришлось уже столько невероятных происшествий, что он вполне мог стать свидетелем еще одного рокового совпадения.
– А кто нашел бомбу? – не мешкая поинтересовался он. – Милиция?
– Милиция-милиция, – подтвердила любопытствующая дама, не выпуская окна из поля зрения. – Но сначала во-он тот поднял тревогу, – и дама указала пальцем куда-то влево. – Такой ханыга, прости господи, а бдительность проявил…
Курочкин глянул влево и увидел, что в большой и рыхлой привокзальной толпе есть и своя толпишка поменьше и поплотнее. Не без труда Дмитрию Олеговичу удалось пробиться поближе к эпицентру – и все для того, чтобы обнаружить в самой сердцевине людского скопления еще одного сегодняшнего знакомца.
Бдительный ханыга, нашедший мину, чувствовал себя именинником. Его опухшее со сна лицо выражало восторг и какие-то детское удивление одновременно. Если у вокзальных бомжей могли быть Звездные Часы, то это был главнейший и значительнейший из них: должно быть, впервые за многие годы старикан по прозвищу Филин ощутил, что он, Филин, может быть интересен не только вокзальному наряду, приемщику стеклотары или досужему репортеру из «Листка». Сейчас герой дня был нарасхват. Повинуясь любопытствующим вокруг себя, он с готовностью то и дело повторял свой незамысловатый и не очень связный рассказ.