– Лекарства проверяю, – машинально объяснил Курочкин.
– Лепила! – возликовал фиксатый. – При аптечке состоишь?
Курочкин кивнул. Пожалуй, длинные лабораторные стеллажи с препаратами в НИИЭФе можно было бы и впрямь назвать при желании очень большой аптечкой аптечищей.
– Тогда ты полный обалдуй! – сделал вывод фиксатый, не зная, что невольно употребил любимое Валентинино словечко. – Какого ж ты хрена кожгалантерею тыришь? Сиди в своей больничке, накручивай колесики. Час работы – лимон, день работы – чирик. Грамм дури на зоне знаешь сколько стоит?…
Самое интересное, что Дмитрию Олеговичу однажды действительно предлагали заняться синтезом алкалоидов – на институтской аппаратуре и во внеурочное время. Предложение исходило от молодого коллеги Курочкина некоего Глеба Вершинина, которому в ответ оскорбленный Дмитрий Олегович просто попытался дать по физиономии. Молодой предприимчивый кадр легко пресек попытку рукоприкладства и со словами «Спятил, дед!» покинул его лабораторию, а через пару недель – и институт… Впрочем, на слова фиксатого обижаться было глупо: тот, кто увел чужой портфель, мог бы в принципе заняться и производством синтетических наркотиков. Или этим… гоп-стопом. Курочкин почувствовал, что краснеет. Докатился, Дмитрий Олегович!
– Лады, – подвел черту длиннорукий. – Побазарили – и будет. Я законы уважаю, мне крысятничество самому западно. Открывай свою бандуру, поделим барахлишко, что натырил. Мне половина и тебе половина. Я не борзею, все по-честному…
– Не отдам, – вдруг шепнул Курочкин, сам необычайно удивившись своим словам. С точки зрения здравого смысла конфликтовать с явным уркой из-за чужого дипломата, в котором вообще неизвестно что лежит, было абсурдом. Наверное, в каждом человеке, даже интеллигентном, где-то глубоко-глубоко скрывается маленький жадный флибустьер, который вопреки всей логике начинает однажды вдруг вопить: «Мое!» – до тех пор, пока его не заткнут вместе с хозяином.
Героический шепот Дмитрия Олеговича привел урку в чрезвычайно веселое расположение духа. Очевидно, по какому-то уголовному кодексу чести такой отказ освобождал его от печальной необходимости делить награбленное пополам. И пока Дмитрий Олегович, призвав на помощь научную логику, мысленно стал урезонивать своего дурака-флибустьера, фиксатый начал целеустремленно действовать. Он рыскнул туда-сюда глазами и, не обнаружив вокруг никого, кроме дремлющего старичка с «Правдой», сделал неуловимый жест рукой. Как будто вознамерился смахнуть пылинку с обшлага.
Небо и асфальт перед глазами Курочкина мгновенно поменялись местами, и, как только ему кое-как удалось вернуть низ и верх в прежнее положение, он обнаружил, что урка стоит над ним, держит в руке отобранный дипломат и презрительно ухмыляется.
– Ну, ты, фраер, – лениво сказал он. – Ползи отсюда, а то перышко проглотишь… – В другой руке, свободной от дипломата, внезапно возник внушительного размера нож – словно бы из рукава выпрыгнул, а может, и в самом деле из рукава.
«Финка», – сообразил Дмитрий Олегович и почему-то успокоился. Даже сумел подняться на четвереньки, приготовившись встретить мученическую смерть от ножа лицом к лицу.
Однако урка уже не обращал на Курочкина внимания. Он присел на скамейку, положил на колени конфискованный дипломат и принялся, насвистывая, ковыряться в замке портфеля острым лезвием финки. Когда Курочкин все-таки встал с асфальта, фиксатый, не поворачиваясь к нему, процедил сквозь зубы:
– Исчезни…
К наглости в голосе урки сейчас прибавилось заметное раздражение – не на Дмитрия Олеговича, но на замок портфеля. Тот, как видно, никак не поддавался финке.
– Кому говорю, исчезни! – повторил фиксатый еще более мрачным тоном. Курочкин послушно повернулся и заковылял к выходу из сквера. Скула после удара сильно ныла, один зуб шатался. Вдобавок Курочкин, кажется, ушиб колено и ссадил локоть. И только будильник на ленточке не пострадал; как рефери на боксерском поединке, он бесстрастно отсчитывал секунды поражения Дмитрия Олеговича.
– Ха! – удивленно произнес урка за его спиной. – Так эта хреновина вообще не запира…
Сзади послышался щелчок, а потом еще непонятный звук, словно бы фиксатый вдруг подавился воздухом. Курочкин украдкой обернулся. Урка по-прежнему сидел на скамейке, держа на коленях уже открытый дипломат. Присмотревшись внимательнее, Дмитрий Олегович похолодел: плоский чемоданчик был с секретом.
Примерно с год назад какая-то левая фирма пыталась разместить в их НИИ заказ на аэрозольную взвесь хлороформа. Курочкин как раз тогда замещал завлаба, ушедшего в отпуск, и дотошно выяснил, что аэрозоль должен применяться в сторожевых устройствах чемоданов и портфелей, предназначенных для особо ценных грузов. По замыслу создателей устройства, при попытке кого-то постороннего открыть портфель или чемодан срабатывал сторож и в лицо злоумышленника ударяла струя из капелек усыпляющего аэрозоля.