Прослышав, что теперь два-три раза в неделю придется потеть-пыхтеть на стадионе, Остап, скрепя сердце, подал рапорт об уходе на пенсию по выслуге лет.
РЕПУТАЦИЯ
Молодой агроном Харитон, недавно окончивший коммерческий вуз, был озадачен и не на шутку встревожен. Перерыл гору книг, справочников и энциклопедий о болезнях плодово-ягодных культур, потому как учился через пень-колоду, оплачивая валютой зачеты и экзамены. Однако ответ на странное явление не нашел.
Отчаявшись и переступив через гордыню, послал запрос матерому и маститому профессору в сельхозинститут следующего содержания: «Дорогой учитель (действительно дорогой, много берет). Помогите, век благодарен буду. Возможно, что это вас тоже заинтересует, как ученого с мировым именем (польстил, шельма). И далее подробно описал признаки неведомой науке болезни.
Что же произошло, что вывело из равновесия молодого спеца? В сельхозпредприятие Харитон подоспел как раз к уборке винограда. Радуясь щедрому урожаю, он подметил странное явление. Еще давеча сочные гроздья ягод таких сортов, как Кокур, Саперави, Мускат гамбургский и другие, кое-где на лозах оказались усохшими, словно, мумия. Харитон, потирая виски и усердно почесывая затылок и рано облысевшее темя, извелся в гипотезах, похудел, утратил аппетит и интерес к женщинам. Озорные девчата-сборщицы, претендующие на его сердце и руку, подтрунивали: «Спасай, агроном, урожай». Репутация молодого агронома оказалась под угрозой. Тогда он решил, как учил профессор – практик, выпивший не один литр коньяка и съевший не одну собаку, то бишь барашку, понаблюдать за процессом засыхания гроздей. После работы, затаившись в кустах, подвязанных к шпалере, он остался на плантации.
Отпылал ярко-багровый закат, сгустились сумерки. Из дощатой сторожки с вышкой для обозрения бодро вышел сторож Анисим с двумя ведрами в руках. Воровски огляделся по сторонам и юркнул в междурядье к увешанному гроздьями кусту. Харитон украдкой приблизился. Не срывая с лоз гроздей, Анисим принялся выдавливать сок в ведро, словно коровье молоко в подойник, и при этом, явно довольный собою, напевал:
– Хороша водица, будет что напиться.
За этим занятием и застал его обескураженный агроном, выдавив из себя вопрос:
– Что вы, что вы… делаете?
– Лозу облегчаю, – невозмутимо ответил Анисим и с видом знатока-самородка добавил. – По агротехнике так полагается, чтобы уменьшить нагрузку. Это вам, Харитон Иваныч, не щи лаптем хлебать. Вы, поди, борону от культиватора отличить не можете? А я в селе с малых лет землю пашу, грязь месю и знаю, почем фунт лиха. Агроном только моргал, не находя слов для возражения. «Облегчение лоз» кончилось тем, что Анисима, несмотря на его железную аргументацию, убрали из сторожей. Может быть, и сошло бы с рук это «новаторство», но тут некстати его жена Ефросинья растрезвонила на все село, какой, мол, у нее Анисим мудрый и смекалистый. Вздумала она было белье постирать, хватилась машины, а там сусло вовсю бродит. Это ее муженек приспособил стиральную машину «Рига-17» в качестве центрифуги для ускорения процесса брожения виноградного сока. Через сутки вино готово. Вместо воды и кваса хлестали его кружками. И изобретение Анисима мужикам пришлось по душе, да и репутация Харитона была спасена.
МЕЛКАЯ СОШКА
Ярким событием, как об этом сообщали местные газеты, в культурной жизни Амдерма и других городов Севера, был писательский десант. Среди прозаиков и поэтов, выбравшихся из уютных московских квартир для созерцания суровой экзотики, выделялись своей известностью Евгений Евтушенко и Юрий Казаков. Их встречи с нефтеразведчиками и с местными аборигенами, о которых мне поведал журналист Александр Прибеженко, работавший в ту пору буровиком в экспедиции, были эмоционально бурными, произвели настоящий фурор в суровом краю.
Звучали стихи, поэмы, фрагменты из повестей и рассказов. Слушатели, будь то у буровых вышек, в рыбацких артелях, или на оленьих стойбищах, награждали чтецов бурными аплодисментами, грея на лютом морозе озябшие ладони. Достоверно известно, что именно тогда, после встречи с рыбаками из-под пера Евг. Евтушенко родились эти строки:
Мы сто белух уже забили,
Цивилизацию забыли.
Махрою легкие сожгли.
Но порт завидев, грудь навыкат,
Друг другу начали мы выкатъ
И с благородной целью выпить
Со шхуны в Амдерме сошли.
Мы шли по Амдерму, как боги,
Слегка вразвалку, руки – в боки…
В стихах с документальной точностью отражено событие. Литераторы после нескольких дней, промышляя с рыбаками на зверобойной шхуне «Марианна» белух и нерп, сошли на берег в Амдерме. Одним из естественных желаний после болтанки в Северном море было – выпить и закусить. Но спирта и водки в городе не оказалось, и пришлось им довольствоваться вином «Донское, искристое». Но жизнь северного городка они оживили. Когда творческий десант отбыл в Архангельск, там, после дружеской прощальной попойки, несколько писателей угодили в медвытрезвитель. Среди них оказался и местный поэт Алексей Сичков, накануне принятый в Союз писателей.
Милиционеры, доставившие сочинителей в свое затрапезное заведение, и не подозревали о знаменитости некоторых из них. Действовали строго по инструкции, не взирая, как говорят, на лица. Шатается, пьян, стихи читает, песни горланит, значит, хватай и тащи в кутузку. Алексей тоже был приглашен на совещание молодых литераторов Севера в Архангельск. Под занавес, как водится, он выпил с пишущей братией по случаю вступления в творческий союз. Поздно вечером возвращался в гостиницу. Походка неуверенная, слегка вело в стороны. Тут на него и «наехал» экипаж машины «Спецмедслужба». Посадили в темный фургон, где уже находились несколько пьяных мужиков, и доставили в медвытрезвитель.
Дежурный инспектор, лейтенант милиции, потребовал у Алексея документы. Тот, не подумав, вместо паспорта подал членский билет Союза писателей.
– А-а, опять писатель, член СП, сочинитель, – усмехнулся офицер, рассматривая билет. – Везет мне на вашего брата.
Желая убедиться, что документ не чужой, а принадлежит стоящему перед ним правонарушителю, строго спросил:
– Фамилия?
– Сичков, – покорно ответил Алексей Ильич.
– Сичков? Мг, поэт? Впервые слышу, – пожал плечами лейтенант. – Евтушенко знаю, Казакова знаю, а кто такой Сичков, ума не приложу. Не обессудь, комфорта не обещаю, – и приказал сержанту. – Мелкая сошка, в общую его, к биндюжникам!
Тот препроводил поэта-аборигена по длинному узкому коридору в помещение, где за металлической решеткой на топчанах, покрытых холодной клеенкой, доходили до кондиции полного вытрезвления незадачливые клиенты, оказавшиеся в хмельных объятиях Бахуса.
ГУРМАН
Решив скрасить суровые будни, снять стресс, мы – рабы пера и заложники бумаги– послали за «горючим» самого молодого по возрасту, но не по объему выпитого, бывшего члена пресловутого «общества трезвости» редактора Сашу Шелкопера.
– Не задерживайся, а то ведь трубы горят и жажда мучает, – напутствовали коллеги, пустив шапку по кругу и собрав жалкие гроши. – Чтобы одна нога там, а друга здесь.
– Все будет о,кей, калмык еще никогда не подводил под монастырь, – заявил он с оптимизмом, сверкнул шальным глазом и скрылся за дверью.
Ждем-пождем. Полчаса прошло, потом еще четверть. Словно корова языком слизала, ни слуху, ни духу.
– Давно бы пора ему возвратиться, до рынка ходу десть минут, – нарушил я тягостную тишину ожидания и посетовал. – Шелкопер в своем репертуаре. Как та сороконожка, которая, пока каждую ножку не вытрет, с места не сдвинется. Пойду, выясню, где его черт носит. Может в гордом одиночестве или с бомжами дегустирует напиток и закусь?