Пирамида с яйцами, к глубокому огорчению стоящих в конце очереди граждан, таяла на глазах. Брали по два-три десятка в одни руки. А крупный яйцеед с брюшком, словно на восьмом месяце беременности, замахнулся на пятьдесят штук. Очередь угрожающе зашумела: – Не покушайся на чужие яйца. Все любят яичницу и яйца вкрутую и в мешочках, – осиным роем загудели женщины, норовя украдкой ущипнуть ненасытного яйцееда за пухлые ягодицы.
– Мне врач прописал для укрепления потенции, – признался под натиском толпы твердолобый и упрямый гурман. – У меня жена на тридцать лет моложе, того и гляди сбежит. Я дал себе зарок строго соблюдать меню Казанова, чтобы обязательно вкушать сыр, яйца, мед, мяса, сало и другие высококалорийные продукты.
– Так ты, недорезанный буржуй, живешь не по средствам, когда вокруг народ, пролетарий-гегемон бедствуют, – враждебно, словно на митинге, загудели озабоченные проблемой выживания домохозяйки. Одна, очевидно, из категории базарных торговок, свернула кукиш и сунула его опешившему яйцееду под красный шнобель, прошипела: – Накось, выкусь.
– Ешь больше сметаны с гипсом, – порекомендовал кто-то из мужиков, поскольку к тому времени «виагру» и «импазу» для повышения потенции еще не создали.
«Хватит – не хватит?» – гадал Георгий с выступившей на лбу испариной.
– Хватило, ура! – все в нем ликовало и пело, когда продавец подала пакет с десятком яиц. Расплатившись, он устремился к выходу, не веря в удачу. На крыльце споткнулся и упал, услышав треск скорлупы, словно цыплята проклюнулись. Яйца превратились в гоголь-моголь. По небритой щеке Жоры скатилась скупая слеза. Предвидя гнев Степаниды, он затрепетал, как осенний листок, прижимая к груди желтое месиво со скорлупой.
ЗАТЯЖНОЙ ПРЫЖОК
С ключом от квартиры, что на третьем этаже, Богдану фатально не везло. Проклятие или напасть какая? Дело в том, что он редко пребывал в трезвом состоянии – ежедневно принимал на «грудь» по 150-200 граммов самой дешевой, но злой до одурения водки. Бывало, выйдет он на лестничную площадку, чтобы после стопарика покурить. Опасался, что, лежа на диване с сигаретой, можно угореть, а то и испепелиться в случае пожара. Как правило, ключ забывал в кармане куртки либо на столе. Коварный сквозняк дверь захлопывал. Не взламывать же каждый раз замки – слишком накладно. Благо по соседству жил ветеран – отставник-танкист Павел, до слез обожавший песни «Катюша» и «Крепка броня и танки наши быстрые». Богдан приноровился по его карнизу перелазить на свой балкон, а уже оттуда в комнату.
– Эх, сорви-голова, грохнешься ты когда-нибудь вниз и костей не соберешь, – не раз сетовал сосед, видя, что тот в подпитии. – Еще и меня обвинят, что разрешил балконом воспользоваться. Вызвал бы слесаря из жэка, и все дела.
– Он без пузыря и пальцем не пошевелит, – резонно возразил Богдан, ловко добираясь до своего балкона, словно канатоходец в цирке.
Но однажды изменил своему правилу. Прежде, чем раздавить чекушку «Биленькой», решил покурить. Тут его и наказал сквозняк, поскольку забыл закрыть балконную дверь. Только за порог, а дверь хлоп! Пошарил по карманам – ключи остались в помещении. Нажал кнопку электрозвонка соседней квартиры, благо Павел дома.
– Выручай, танкист!
– Опять ключ оставил? – не удивился сосед.
– Опять, – подтвердил Богдан и посетовал. – Даже к горлышку не успел приложиться. Ждет меня на столе «Биленька», чтобы был я здоровенький.
– Мне хождения по балкону до чертиков надоели! – в сердцах произнес ветеран. – Чувствую, что добром твои приключения не кончатся. Сорвешься и крышка. За твою дурь и меня на старости лет повяжут.
– Типун тебе на язык, Паша! – огрызнулся Богдан. – Если я под «мухой» легко перелажу, то на трезвый глаз и подавно. Не трусь, дед, казаком, атаманом станешь. Кавалерия, как говорил Буденный, главная ударная сила.
– Бронетехника решает исход сражения, – возразил танкист.
Богдан с решительным видом направился на балкон. Лихо перелез через ограждение и, потеряв равновесие, камнем упал вниз. Павел замер от страха. Услышал вой сирены сработавшей сигнализации. На ватных ногах подошел к краю балкона, взглянул с высоты. Сосед, скорчившись, лежал на крыше белого автомобиля «Жигули», у подъезда. Стонал от боли, тщетно пытаясь подняться.
– Ну, слава тебе, Господи!– перекрестился пострадавший. – Хоть жив остался.
Действительно, если бы вместо «Жигулей» с корпусом, словно яичная скорлупа, стояла «Победа» с крепким корпусом, как броневик, то отправился бы Богдан к праотцам, а не будь транспорта – разбился бы в лепешку о бетон. Крыша автомобиля, словно батут, смягчила удар.
На вой сирены с безумными глазами и пеной у губ подъезда выскочил владелец авто. Стащил с помятой крыши страдальца. Богдану этот затяжной прыжок обошелся в 200 долларов на ремонт и еще 50 на лечение ран. С той поры он носит ключ на груди, как талисман.
«СПЕЦЗАКАЗ»
Опытный фотограф сорокасемилетний Леонтий Колченог, некогда работавший в фотоателье «Мираж», перейдя на «вольные хлеба» и памятуя принцип «волка ноги кормят», ошивался в выходные дни у здания ЗАГСа, а в будни – у бюро ритуальных услуг, высматривая клиентов. Вооружившись фотоаппаратами «Зенит», «Кодак» и другими аксессуарами (в зависимости от заказов на черно-белое или цветное фото), он ненавязчиво, деликатно предлагал свои услуги. Охотно показывал ранее сделанные фотошедевры счастливым новобрачным и их шумной охмелевшей свите, либо скорбящим родственникам усопших, изображая печально-кислую мину и высказывая искренние соболезнования.
Недостатка в заказах, как впрочем, и в настырных конкурентах с дорогими аппаратами «Коника» и «Никон» и мощными объективами, не было. На безбедную жизнь, иной раз с коньячком и балычком, Леонтию хватало. Изредка вкушал деликатесы с икрой и маслинами. В понедельник, который из суеверия прослыл, как тяжелый и черный, свадеб не предвиделось. Вряд ли кому взбредет в голову обручиться, соединить сердца в этот день, заведомо зная, что брак обречен, и после медового месяца наступят горькое похмелье, семейные склоки, обиды и слезы.
Прихватив спортивную сумку со штативом и фотоаппаратами, Колченог занял свое место у обшарпанного здания бюро ритуальных услуг. Интуиция его не подвела. Повесил на грудь «Кодак», развернул для рекламы мини-фотовыставку и дипломы за мастерство. Минут через пять к нему приблизилась женщина, лет эдак под шестьдесят. Благо, конкуренты отдыхали и Леонтий очень обрадовался этому обстоятельству.
– Надо срочно сфотографировать покойницу, – сдерживания рыдания, вытирая влажные глаза уголками черного платка, произнесла женщина.
– Не убивайтесь так шибко, все мы под Богом, – посочувствовал Колченог и поинтересовался. – В каком цвете будем снимать? Черно-белом или…
– В цветном, обязательно в цветном, чтобы видно было, как свечи горят и бледное лицо умершей.
– Процессию траурную тоже будем снимать?
– Нет, процессию не надо, только покойницу в комнате с ее дочерью, – ответила женщина.. – Пусть хоть фото сохранится на память о скорбном событии.
– Вы верно заметили, жизнь человечья быстротечна, а фото – вечно. Достанется и внукам, и правнукам, – с удовлетворением поддержал Леонтий и деловито сообщил.– Работаю с предоплатой. Для меня клиент дороже золота, но и время – деньги. К тому же имейте в виду, что я не просто фотограф, а фотохудожник или профессор в своем деле. Участвовал в престижных фотовыставках, имею кучу дипломов, грамот и призов. Но не возгордился, как иные, беру по минимуму. Не обессудьте, капитализм, рынок, коммерция, едри ее вошь в дышло, вынуждает вертеться белкой в колесе…
– Сколько? – промолвила она.
– За час фотосессии, без учета вредности, хотя никак не могу привыкнуть к горю, чужого ведь горя не бывает, за десять фотографий пятьсот рублей, – отозвался фотохудожник и посетовал. – Я бы и не прочь сбросить цену, но нынче очень дорогие фотоматериалы, химические реактивы. На чужом горе не наживаюсь, знаю меру…