– Я всегда прав. Сошел на остановке, кое-как, спотыкаясь в темноте, добрел до дома с провонявшим мочой подъездом, – нарисовал он картину запустения. – В квартире темно и холодно, газа нет. Ни пищу подогреть, ни кофе заварить, хоть волком вой. Включил керосиновую лампу, достал шматок сала, ломоть хлеба и в постель под одеяло, чтобы не околеть.
– О-о, Никита Гаврилович, так вы не по средствам живете, сало жуете и кофе бразильское пьете! – с упреком и завистью заметил Калмык. – А мне и другим приходится кашей-овсянкой давиться и грузинским чаем запивать.
Редактор смутился, покраснел и замолчал на полуслове. И этим его замешательством в отместку за нелюбовь к футболу воспользовался Узбек.
– Колись, редактор! Где, на каком складе и у кого по блату дефицит, бекон и кофе раздобыл?! – произнес он строгим тоном прокурора.
– Сало то старое, желтое, – смущенно сообщил редактор. – Из старых запасов. Хотел переварить на смалец, а вишь, пригодилось…
– Я тоже на рынке по дешевке покупаю старое тонкое сало, – чтобы замять ситуацию, поспешил на помощь Калмык. – Отвариваю его и ем, потому что с зубами проблема. Надо ставить «мосты», заказывать протезы, а денег нет. Стоматологи обнаглели, дерут, как липку.
Поняв, что споткнулся на ровном месте, Никита Гаврилович быстро выпустил пар и свернул летучку, так и не спланировав очередной номер газеты. Справедливости ради следует сказать, что он отличался не только большой работоспособностью, но доброжелательностью, чуткостью к коллегам и скромностью. Будучи членом бюро горкома партии, редактор совершенно не пользовался привилегиями и льготами, спецобслуживанием и прочими благами, полагавшимися в соответствии с табелем о рангах, партноменклатуре.
В период горбачевско-лихачевского «сухого закона», когда под корень вырубили виноградники в Крыму, Молдавии и в других южных районах страны (впоследствии родилась печальная песня «Виноградная лоза, ты ни в чем не виновата…»), сотрудники редакции отмечали День печати в ресторане «Меридиан». Это питейно-развлекательное заведение, также, как и расположенное поблизости кафе «Коралл», известное среди собутыльников, как «Реанимация» – излюбленные места тусовки моряков-рыбаков загранплавания. Из крепких напитков, когда многие города и селения были объявлены «зонами трезвости», удалось с большими потугами раздобыть водку «Гуцульская» – натуральный самогон и «Кристалине» (летовушка) с эффект быстрого охмеления и усыпления, что некоторые из сотрудников испытали на практике.
Конечно, это было нарушением горбачевского Указа о борьбе с пьянством, тем более, все мы поголовно состояли в добровольно-принудительном «обществе трезвости». На всякий пожарный случай заготовили веский аргумент, мол, не пьянствуем, а уничтожаем зелье.
Особенно неуверенно чувствовал себя Никита Гаврилович, несмотря на профессиональный праздник, был не в своей тарелке, разговаривал в полголоса, постоянно озирался, словно заговорщик. Кто-то из коллег, возможно, Узбек, решил его разыграть.
Едва председатель профкома провозгласил тост «За здоровье и творческие достижения» и мы готовы были осушить стаканы, как ведущая громогласно объявила:
– По просьбе журналистов в честь главного редактора, члена бюро горкома партии исполняется латиноамериканская зажигательная песня «Ламбада»! Приглашаю всех на танцы».
Заслышав это сообщение, Никита Гаврилович побледнел, скукошился и втянул голову в плечи.
– Кто, кто, ей сказал, что я член бюро? Вдруг в горкоме узнают…
Он осознал, что если дойдет слух до партийных бонз, то не поздоровится, заведут персональное дело, закатают выговор… Однако все обошлось без осложнений. Правда, одного из коллег, присевших отдохнуть на свежевыкрашенную зеленую скамейку, пришлось отдирать вместе со штанами, а второй – попал в медвытрезвитель, чем надолго подмочил свою безупречную репутацию. Но все же, благодаря этим нюансам банкет в пору «сухого закона», потерпевшего сокрушительное фиаско, запомнился надолго.
Ф В КУБЕ
Благодатная осенняя пора. Не только сады, плантации и поля радуют урожаем фруктов, ягод овощей, но и леса, рощи и урочища манят к себе разными лакомствами.\
Однажды в погожий полдень сентября, проходя по рынку, я увидел за прилавком старушку, торговавшую лекарственными травами, иссиня-черными ягодами терна, рубиновыми – кизила и ядрами лещины в стаканчике.
– Откуда орешки?
–Из леса, – ответила она.
– Ясно, что из леса. Из какого именно?
– Кто же тебе скажет, – усмехнулась старушка-конспиратор. – Молодой, налетишь вихрем, сам или с ордой бездельников и всю лещину сметете. Нам, старикам, ничего не оставите.
–Понятно, из какого леса. Из ореховой рощи, что за заводом «Альбатрос» у железнодорожной ветки, – произнес я и по кислому выражению ее морщинистого, словно моченое яблоко, лица догадался, что попал в «яблочко».
Утром, положив в пакет два бутерброда с сыром и колбасой, бутылку минеральной воды «Крымская», ради прогулки я отправился в ореховую рощу, где вперемешку с лещиной росли грецкие орехи. Войдя под сень кронов раскидистых кустарников с сердцевидными резными листьями, я увидел на земле орешки в янтарно-кремневой скорлупе. Вверху на гибких длинных ветках, которые сельская детвора прежде использовала на удилища, увидел в зеленых и высохших коричневых розетках орехи. Потряс ветку и они упали вниз на пожухлую траву. Пакет с провиантом я оставил у ствола дерева грецкого ореха с еще зелеными плодами. А сам с азартом, сравнимым с азартом грибника или рыбака, принялся собирать лещину во второй пакет. Передвигался от одного куста к другому…
Неожиданно услышал хруст веток и частые звуки, характерные для щелканья орешек.
«Никак, конкуренты промышляют», – подумал я и вскоре увидел несколько коз, успевавших и листья с веток обглодать и орешки с земли прихватить и сгрызть Я вспомнил о пакете и решил переместить его поближе. Выпрямился, чтобы возвратиться и застыл в удивлении. Увидел, как рогатый козел с жидкой библейской бородкой и глазами навыкате, с большим аппетитом уминал остатки моей снеди.
– Пошел, пошел прочь! – замахал я руками, но невозмутимое животное продолжило доедать второй бутерброд. На мой возглас из-за кустарника вышел мужичок, лет семидесяти от роду с герлыгой в руке и армейским вещмешком за спиной.
– Ах, Ферапонт, нет на тебя управы, – огрел он упрямого козла герлыгой и обернулся ко мне. – Вы уж простите, слишком он любопытный и прожорливый, с понтом. Поэтому я и назвал его Ферапонтом…
На миг призадумался, принимая решение, виновато улыбнулся:
–Голодным я вас не оставлю, сейчас компенсирую утрату харчей, – пообещал, вскинул голову и зычно позвал. – Фекла! Фекла, поди-ка сюда.
Из-за кустарника, отделившись от подруг выбежала шустрая белошерстная коза и уставилась на хозяина невинными прозрачными глазами.
–Готовься к дойке, Фекла. За козла, своего ухажера Ферапонта ответишь.
Коза повиновалась. А старик снял с плеча вещмешок, достал котел и приступил в доению. Исправно, как опытный дояр помассировал соски и вскоре тугие струи зазвенели о стенки котелка. Я с интересом наблюдал за этой сценой.
Когда котелок наполнился, козопас подошел ко мне и предложил:
– Давай бутылку или какую-нибудь другую емкость под молоко в качестве компенсации.
– Не надо, обойдусь, – ответил я, глядя на замызганный котелок.
– Не скромничай. Козье молоко долго не скисает и очень полезно для мужской силы, – заявил он и в доказательно привел пример. – Меня кличут Федором.
– Интересная троица – Ферапонт, Фекла и Федор – Ф в кубе.
– Так получилось, – усмехнулся старик. – Хотя и у других коз есть клички, но я с ними редко общаюсь. Ферапонт и Фекла в стаде заправляют. А насчет молока напрасно отказываешься. У меня есть давний приятель, живет в доме поблизости горы Митридат, пасет на склонах с десяток коз. Каждый день по литру и больше выпивает, так ему уже за девяносто лет. Вся сила от целебного молока.