Еще полчаса я собирал орешки и, видя, что сгустились свинцово-черные тучи, до начала ливня успел возвратиться домой. Этот потешный случай стерся бы из памяти, но через год я неожиданно повстречался с Федором. Пожал его жесткую, как подошва, руку.
– Как поживаете, Ф в кубе?
– Осиротел я. Сдал Ферапонта, Феклу и остальных коз на бойню, – с дрожью в голосе сообщил козопас.
–Что так, одолела усталость?
– Нет. Какой-то хохол репаный на даче, что вблизи ореховой рощи, устроил свиноферму голов на сорок-пятьдесят и отпустил их на подножный корм. Решил значит на кормах сэкономить. Так они с голодухи всю лещину сожрали, траву вытоптали и почву изрыли. Старухи почем свет клянут этого мудака фермера. Раньше они собирали лещину и продавали стаканами на рынке. Была добавка к нищенским пенсиям, да и мне от козьего племени был прок, молоко, козлятки и шерсть. Так этот хрен моржовый, всю малину испортил. Свиньи у него одичали и отощали от бескормицы. Получилось, что и сам не гам, и другим не дам. Чисто хохляцкая натура.
В глазах Федора вдруг блеснула искорка лукавства и он спросил:
– Кстати, знаешь, кто хохлов надоумил выращивать свиней?
– Не знаю, – признался я.
– Крымские татары.
– Каким способом?
– Во времена Крымского ханства, совершая набеги на Малороссию, они забирали не только самих хохлов для работорговли на рынках Кафы, но и коров, быков, коз, овец и мелкую домашнюю живность. А вот свиней презирали, не трогали, ведь Коран запрещает мусульманам употреблять свинину, сало. Вот ушлые хохлы, чтобы не умереть с голоду переключились на свиноводство, а сало превратилось в национальный продукт, одним из символов Украины.
– Очень оригинальная версия. В ней есть доля истины, – улыбнулся я.
ЯДВИГА
Со своей капризной и въедливой, как серная кислота, супругой Асей Кирилл Ложкин еще мог бы совладать. Пару раз поколотил бы для профилактики, чтобы голос не повышала, когда он под хмельком приходил, шелковой бы стала, тише воды, ниже травы. Но против суровой и надменной тещи Ядвиги Карповны у него, как против того птичьего гриппа, не было ни вакцины, ни противоядия.
Тучная, как театральная тумба, она своим командорским видом ввергала его то в жар, то в озноб. Имея свое жилье, теща часто гостила у любимой доченьки и ненавистного зятька. Кирилл при ее появлении держал в кармане фигу, но так ни разу не отважился ее достать и показать. Теща взяла его в крутой оборот: едва копейку с зарплаты утаит, сразу сигнал бедствия подает и жилистые пальцы в кулачище сворачивает. Однажды после получки, хорошо покутив с друзьями в баре, он принес домой тяжелую голову и пустой карман. На его счастье теща куда-то отлучилась, и Кирилл воспылал нежностью к жене:
– Чем бы тебе, душечка, угодить?
– Опять наклюкался, лыка не вяжешь. Ну, погоди, мамочка тебя живо в чувство приведет, – пригрозила она и сурово велела. – Посуду помой, гора накопилась. Проку с тебя, как с козла молока.
Ложкин усердно принялся за дело. Минут через пять раздался звон. – Мой свадебный чайный сервиз, – простонала Ася. – Вот увалень, что тот слон в посудной лавке. Ничего нельзя доверить
– На счастье, душечка, на счастье! – виновато улыбался супруг. – Вспомни, как на нашей свадьбе горшки били. – Размечтался, как идиот. Лучше портрет мамочки в гостиной на стене пристрой. Не гневи любимую тещу. Рученька у мамочки чугунная, ого-го! Столько лет на железной дороге шпалами и рельсами ворочала…
– Я все понял, – засуетился он. Попытка отыскать молоток не увенчалась успехом и он, радуясь своей смекалке, взял утюг. Глухие удары в стену оборвались истошным воплем. Резвым козлом он скакал по комнате и дул на посиневший палец, суеверно поглядывая на портрет Ядвиги, похожей на грозную мать-игуменью, блюстительницу целомудрия среди молодых монашек.
– Эх, ты, бич, руки-крюки,– вздохнула жена. Взяла гвоздь и двумя короткими ударами вогнала его в стену, с гордостью водрузила мамочкин портрет. Зять съежился под свинцовым взглядом Карловны. – Сходи лучше на рынок,– вывела его из прострации и бросила ему сумки Ася. – Надоело быть ломовой лошадью, руки от тяжести отваливаются.
Она подала список товаров, от которых у него зарябило в глазах.
– Пожалей своего муженька, я ведь не верблюд.
– Иди, иди, да в оба гляди, – напутствовала она.
Спустя два часа, едва держась на ногах, навьюченный, словно верблюд, Кирилл ввалился в квартиру. Чеканя шаг чугунной поступью командора, вышла из спальни Ядвига Карповна.
– Это сущая каторга. Больше я на рынок не ходок, – простонал он, боком, словно краб, прячась в угол. С тоской подумал: «Разбор полетов неизбежен».
– Поглядим, что ты там выходил, – метнулась теща к сумкам для проведения ревизии.
– Это что такое? – воинственно подняла она обглоданную кость.– Мясо, говядина, – со знанием дела ответил Ложкин.
– Разуй глаза, – покачала головой супруга.
– Мясник сказал, что порода такая, костно-жилистая.
– Вот и будешь хлебать щи с костями, – пообещала Ядвига Карповна.
– А яблоки? Где ты такую убогую дичку раздобыл? Они же сморщились от старости, – наступала супруга.
– Зато на всем рынке дешевле не найти, – заметил он и похвастался. – Знаешь, дорогуша, цыганка нагадала, что жить нам суждено долго в любви и радости.
– Мать честная! Цыганки нам только не хватало!– всплеснула теща сильными руками. – За красивые глаза она тебе гадала?– Нет, попросила монету завернуть в червонец.
– Завернул?
– Она сама завернула.
– И что?
– А ничего. Сказала, что гонорар за работу. Грамотная оказалась. Может, и верно нагадала? – воодушевился он. И в следующее мгновение увидел мощный тещин кулак с массивным золотым перстнем-печаткой и парализующий волю голос:
– Я те покажу, как подрывать семейный бюджет!..
«ЛАЗУТЧИКИ»
Мои знакомые – молодая чета Людмила, Дмитрий и его матушка Люба решили отдохнуть, покупаться и позагорать на пляже Утинка, что вблизи уютной бухты Ковша морского рыбного порта. Молодые, сбросив с себя легкую верхнюю одежду, одержимые кипучей нерастраченной энергией, в плавках и купальнике устремились в воду, намерившись переплыть узкую акваторию, по которой суда заходят к причалам в порт, и достичь противоположного берега, где прежде действовал судоремонтный завод СП «Мис». Расстояние невелико – около двухсот метров.
Матушка Люба эффектная блондинка бальзаковского возраста с высокой прической, подобной мини-Пизанской башне, на голове. Местный пиит в экстазе вдохновения посвятил ей перл:
Пришла Всена, а с ней пришла Любовь—
Забилось сердце, ошалела кровь!
Вместе с любимым псом доберманом Деней, дефилируя по бетонной набережной среди загоревших детишек, их мам, бабушек и дедушек «похилого вику» она с волнением и тревогой наблюдала за пловцами, которых неохотно благословила на этот заплыв.
Увидела, как Людмила и Дмитрий вышли на мелководье и в тот же момент из зарослей камыша вышли сидевшие в засаде трое молодцеватых атлета и взяли пловцов под белы ручки. Под конвоем отвели в сторону заводских сооружений.
Не понимая, что происходит Люба, взмахивая руками, словно крыльями, металась по берегу. Что есть духу, словно на многолюдном митинге, кричала:
– Дима, Люда, что случилось, почему, за что вас арестовали!?
Но ее зычный голос угасал в шуме набегавших с залива зеленовато-синих волн и в смехе резвящихся в воде детишек. К тому же нельзя было без присмотра оставить одежду и вещи участников заплыва.
Что же произошло с незадачливыми пловцами, кто их «любезно» встретил на финише?
– Вы грубо нарушили, границу, – заявил опешившим пловцам один из охранников и властно потребовал: – Предъявите ваши документы!
– Какая еще в центре города граница! Какие документы! – возмутилась Людмила. – Нам что же с собой загранпаспорта и таможенные декларации носить, визы открывать?