9/ — Что это?
— Тебе нравится? Это Сезар Франк. Я слышал только на фортепиано, и то один раз. Там в конце, только помню: тихо-тихо. Начинается — фуга — семь минут, и в конце короткая вариация. Такой бас, — (тронул бас; потом флажолетом — отдаленный звон), — …и на его фоне… тихо. Невозможно тихо. У меня волосы на руках дыбом встали.
— Я думала, это женщина.
— Нет, это Чезария Эвора, не путать с вирусом Эбола. Ну ты темная. Надо найти хату с хорошим проигрывателем, и чтоб с этой пластинкой. Я сам хочу послушать.
На камне, оба голые, равномерно коричневые. — На, — отдал гитару, — можешь пока потренироваться. — Плавал долго, двадцать минут, вернулся — лежат рядом: девушка и гитара. — Почему ты не хочешь танцевать?
— Не хочу. — Никогда — ни пела, ни танцевала. Становилась напротив. Конечно, сразу же подтягивалась толпа: девка с волосами до плеч в короткой юбке, ноги — как у спортсменки; эталон детской мечты. — Алёна Бузылёва. Знаешь?
— Кто это?
— Лучшая певица в мире. Табор уходит в небо. Актриса главная чуть не туркменской национальности; что там у Горького, вообще отдельный вопрос. А взяли настоящих цыган, цыганский хор, спасать положение. И там в главной сцене — а главная она потому, что эта песня. Песня очень простая. Дадо кин мангэ чуня — А чуня сумна кунэ!..
— Юбки нет, рубашки нет,
Ты, отец, купи их мне!
— Твой отец объелся груш,
Пусть тебе их купит муж.
Эта девка, ей тринадцать лет. Я искал потом, нашел, взрослую. Ушло. Просто певица. Хорошая, они все хорошие. А там… Это второй куплет, вот это «кунэ». Она поет не по нотам. Я нашел на кассете, триста раз слушал. Я не могу понять! Там нужно вниз. Ну, полтона вверх. А она уходит вверх. Куда она уходит? Как? Что это за нота? И сейчас, когда плавал, понял! Там очень просто! Это «э» делится на два «э». И первое «э» оно на одной ноте со всем кунэ: кунэ-э, так в джазе делают, с опережением, на кач, ну, когда свингуют. И все бьется — и по длительностям, и на выход! Я мог бы нотами записать! Соль-сольдиез-ля-си-до, последние четыре звука мажорной тональности (она первый разбивает на два) — она это поет одним звуком. Она уходит вверх на целую кварту! Она поет полным голосом, от диафрагмы, там, где он зарождается — таким он и выходит, никаких дополнительных препятствий. Это очень высокое искусство. …Три года мне это «эх…» не давалось.
— Вот тебя б научить, — потом; остывая на солнце.
— Почему ты меня всегда чему-нибудь хочешь научить? — открыла глаза. Брови, выгоревшие добела, на коричневом лбу. Ничего красивее в жизни не видел.
— Я? — удивился, — я тебя ничему не хочу научить. Мне так нормально. Если ты сама — тогда конечно.
10/ Дорога кончалась таким языком, как налетевшая волна, обратившаяся в песок. Странно. Утыкалась в поле.
Выход из дома был в забор; за забором дом, в котором никто не живет, крепкий на взгляд, но ставни закрыты и заколочены. Из комнаты, где он спал, прямо в реку. Получалось, что только с реки, незаметная тропинка почти под окнами.
А с той стороны забора не было, грядки прямо переходили в поле.
Через поле; рожь ниже колена. Зеленая, в конце сентября. Дальше лес.
Лес был испещрен тропинками; по одной он вышел к избушке из жердей. Аляньчын спутал все карты. Встретиться с ним здесь он не хотел. Заглянул, но дальше порога не стал, противно. Такую сложить можно, был бы самый простой инструмент; но лес — Аляньчынов.
Просто побродил, оставляя себе знаки, на каждом повороте. Грибы нашел — лисички. Много. Собрал чуть, в карман. Те первые, которые принес, так и валялись в холодильнике, наверное, сгнили уже: жалкий улов, способный утолить гордость только городского; и — презрение и гнев деревенских. На то рассчитано.
В другом каталась пара яблок. Сахар по талонам. Яблоки не собирали; они валялись в огороде; она, в резиновых сапогах и штанах, спихивала граблями в яму.
Вышел на опушке, вдалеке поле — зеленым пятном, остальное все желтое. Лес — смешанный; оттого разноцветный. Лежал, распалив маленький костер. Поджечь Алянчыну времянку. Еще лес загорится. Нужна ли ему война с Алянчыном? Поджечь на хуй весь лес.
Соль, спички — в разных коробках. Лисички на пруте над огнем — почти несъедобно, но с солью и куском сухаря, еще с трассы перед самой деревней. Закусил яблоком.
Дождался, стало темнеть. Пока шел, опять полем, накатила туча. Хоть на четвереньки вставай дорогу ощупывай. Промахнулся и вышел на фонари, уже в деревне. Но дальше легко. Вниз, к реке; и оттуда.
Окно не заперто. Скрипнуло, влез.
Дождик накрапывал; вымок. В доме ходили. Щеколды никакой на двери.