А Глеб про Темногорье ничего не слышал. Пожал плечами и все. Но толку от него сейчас ноль: трясется так, что все тело ходуном ходит. И накинуть нечего: сам Приш в легкой куртке. Хорошо, что не снял, когда в комнату поднялся. Да и вообще, оплошал - ничего с собой не взял. Как ребенок. Мёнгере тоже легко одета: полотняные штаны, длинное платье с разрезами по бокам до бедер и платок на голове. А уже осень, ночи прохладные. Нужен костер.
Он и Мёнгере отправились за хворостом: сухое дерево лучше горит. Лисичка, которую девушка называла Хухэ, с ними. Набрали не быстро: девушка сначала не понимала, что она тоже должна таскать сучья. Такое ощущение, что никогда не работала, Приш даже ощутил скрытое раздражение. Достались же попутчики: один болеет, вторая неумеха. И главное, то слова от нее не добьешься, а то, когда он попытался ею руководить, сразу отбрила: "Не бери на себя больше, чем сможешь унести". И таким холодом повеяло, что не по себе стало: кто она такая? Еще и Хухэ раздраженно затявкал: мол, его хозяйку обидели.
Пришлось объяснять доходчиво, что он один не справится. Только это ее и расшевелило. Тем более, ей тоже ночью греться надо - замерзнет в своей одежке. Затем притащили небольшое поваленное дерево - сидеть на нем. Летом на земле спать нормально, к тому же можно нарвать папоротники или лопухов на подстилку, поздней осенью сойдут опавшие листья, если дождя не было. А сейчас нечего. Какие-то они незадачливые путники, при себе даже огнива нет. Хорошо, у Глеба нашлись палочки, которые он называет спичками - удобное приспособление.
Сначала загорелись мох и тонкая береста, затем пламя охватило хворост. Приш накопал корней лопуха и запек в костре - есть можно. Тем более с колбасой. Очень вкусная оказалась еда, хотя и сухая. Утром они грибов поищут, наверняка есть. А сейчас уже темень. Хоть бы веток хватило до утра, а то придется дрожать вместе с остальными. А спать хочется. Несмотря ни на что. Во что он ввязался? А если они не дойдут до радуги? Тогда... Тогда Приш никогда не увидит родителей. Вот и все. Дурак он.
Уселись на бревне, как куры на насесте. Радует, что костер жаркий, согрелись. Хухэ рядом в клубок свернулся. Ему хорошо - шкура греет. Глеб тоже задремал. И как-то вышло, что его голова на плече Мёнгере оказалась. А та ничего, сидит прямо, словно у нее вместо позвоночника палка вставлена. Любой позавидует такой осанке. А потом и Приша сморило. Уткнулся щекой в коленки, руки под голову сложил, так и вырубился.
Утром спохватился, а костер не погас. Видимо, Мёнгере хворост подбрасывала. Поэт за ночь с бревна сполз - неудобно на нем спать. А она так и сидит, не шелохнется. Приш шепнул: "Спасибо", а Мёнгере только кивнула. Потом все же добавила: "Здесь страшно". Приш пожал плечами: лес как лес. Сосен много, но ели тоже растут. И лиственных деревьев полно: ольхи и орешника. Такой лес смешанным называется. В сосновом бору видимость хорошая, а здесь сплошные заросли. Что ее так смутило? Понятно, что звери могут быть, но они к костру не сунутся. А может, Мёнгере и в лесу никогда не была? Приш не выдержал:
- Ты откуда?
Девушка рассеяно окинула кусты и деревья взглядом и невпопад ответила:
- Здесь сороки водятся?
Приш от удивления не сразу ответил:
- Конечно.
- Всегда мечтала увидеть. У нас есть сказка про эту птицу, а живой ее никто не видел.
Она немного помолчала, а затем добавила:
- Я из Алтанхота, Золотого города. Это на Черном побережье.
Она неспешно рассказывала, а Приш слушал с открытым ртом. На самом деле, Мёнгере совсем не простая девушка - она царица. А они бывшими не бывают.
- Они выбрали моя сестру, а меня изгнали, - закончила она.
- Поэтому ты и прячешь лицо? - спросил Глеб.
Оказалось, он уже проснулся. Мёнгере промолчала.
- И мазь для заживления ран, - продолжал поэт. - Что у тебя с лицом?
Пришу хотелось его одернуть: ну что привязался к человеку?
Мёнгере с достоинством сняла платок: обе щеки были расчерчены шрамами. На них уже образовалась побуревшая корка. Но в глаза бросилось не только это. А еще то, что Мёнгере чуть старше Приша и очень красивая. Прямо как принцесса из книги сказок. Приш и не знал, что такие существуют в жизни. Если бы не Алиса, он бы, наверное, сразу влюбился.
- Сволочи, - выругался Глеб и добавил еще несколько слов, за которые бы Приш схлопотал по ушам.
Мёнгере вновь закрыла лицо.
- Знаешь, если тебя интересует мое мнение, - сказал Глеб, - их можно будет убрать. У нас косметологи занимаются тем, что шлифуют шрамы. Так что не переживай. Может, наткнемся на нужного специалиста.
Приш не понял почти ничего из этой фразы, слишком много непонятных слов. Но смысл уловил - где-то лечат раны так, что и следов не остается. Наверное, это утешит Мёнгере.
С утра поэт выглядел лучше. Даже щеки слегка порозовели. И аппетит появился - вчера Глеб от ужина отказался.
- Может, за грибами прогуляемся? - предложил Глеб. - Я вроде транспортабелен. Температура, похоже, спала.
Хухэ притащил откуда-то мышь: удачно поохотился. Приш снова ему позавидовал: вот кому в лесу замечательно. Он подкинул ветки в огонь и подумал: надо будет еще набрать, как вернутся. А потом обсудить, что же делать дальше.
Мёнгере грибов не знала совсем - в пустыне они не растут. Поэтому пришлось учить ее на ходу. Глеб в грибах тоже особо не разбирался, зато умело находил их. Так что за час набрали красноголовых и белых, которые и запекли. После завтрака путники надумали остановиться здесь на время - насушить грибов и поискать воду: в бутылках уже закончилась. А пока отправились за сухими сучьями. Хухэ бежал сзади.
На вязанку наткнулся Глеб.
- Ого, - крикнул он остальным, - кто-то для нас специально дрова заготовил.
И почему-то у Приша неприятно заныл живот: некстати вспомнились утренние слова Мёнгере. Что-то нехорошее. Разве в лесу они не одни? Он подошел вместе с девушкой. Сучья лежали кучей, словно кто-то хаотично накидал их. Приш потянулся за веткой, и в это время вязанка зашевелилась.
Ветви стали сплетаться в замысловатый узор. Образовался позвоночник, на нем выросли ребра, лопатки и тазовые кости. Затем пришла очередь шейных позвонков и черепа. Рисунок обретал объем: сучья плотно свивались между собой, а острые ветви послужили чудовищу когтями и рядом зубов. Зверь пошарил лапой, выдрал мох и вставил в глазницы. Языком стала сплетенная трава. Приш в изумлении следил, как прямо перед ним вырастает огромный монстр, а потом первым опомнился поэт.
- Бежим! - закричал тот, и они понеслись, не разбирая дороги.
...Ветви со всей силой хлещут по лицу. Кусты растопыривают сучья и хватают за одежду. Поваленные деревья пытаются поставить подножку. Лес гонит путников, точно дичь. Слышен гомон птиц: "Ату их! Ату!" И тяжелое дыхание зверя, который преследует добычу. Лес на его стороне: деревья отклоняются в стороны, давая дорогу. Птицы подсказывают, где искать загнанную дичь.
Дыхание сбоит, точно в груди что-то сломалось, и воздух вырывается со свистом. Нет возможности оглянуться и посмотреть, что с попутчиками. Лишь страх подстегивает не хуже кнута. И хочется вопить от ужаса. Только силой воли Пришу удается удержаться от падения в безумие.
- Глеб, нужен огонь!
Тот откликается совсем рядом: