Маковое поле огласил крик досады, но дивный трофей был упущен уже безвозвратно.
Вздохнула Радмила - не дала погубить друга. А Бес мурчит, как кот от радости, глотая кровь, что впитала земля.
- Смотри, Радмила, смотри! Дай только сил набраться, жизнью насытиться - доберется злой рок и до тебя.
Накричавшись вдоволь и поостыв, граф огляделся, очнувшись от наваждения. Подвел коня к лежащему вместо оленя пану Светляку. Бежевый бархат и белый шелк - всё смешалось воедино в кровавое тряпье, сливаясь с алыми цветами. Встретились взглядами охотники, в глазах пана увидел молодой северянин ненависть, что кипела в умирающем как смола. Вокруг толстяка опустились на колени колдуны в очельях, но не в их силах было исцелить такую рану - ничто уже не могло спасти этого человека от смерти.
- Не для тебя эта стрела предназначена была, ох, не для тебя, - покачал головой Семишкур, сам не понимая, как все случилось.
Следопыт смотрел на все - будто сон глядел. Будто не спадали до сих пор чары уводны.
- Граф, нам теперь просто так не уйти, - в руках сенельцев появились кинжалы, - свидетелей оставлять нельзя.
Оба магоборца стряхнули, казалось, уже сросшиеся с ногами за долгое путешествие стремена, намереваясь спешиться, но щелкнула семихвостая плеть, лошадей всех разом спугнув.
- Стоять! Не то получите по вашим бритым головам! Спор за добычу был и не более. Упустили золоторогого, так хотите другую дичь домой притащить? Псы цепные!
Против своего благодетеля сенельцы не пошли, только, обменявшись грозными взглядами с ведунами, скрылись под сенью осиновой рощи.
Охолонуло сердце графа - никогда до этого момента жизнь человеческую не забирал. Мучить - мучил, и то - не забавы ради, а чтоб своего добиться. Но убить... Тяжела показалась ему плеть семихвостая. С понуренной головой двинул он коня к родимой стороне. Челядь же держалась чуть подальше, меж собой перешептываясь да новыми наговорами хозяина своего осыпая. Лишь мужичок-следопыт к нему приблизиться осмелился:
- Как же так, господин? Как же все так вышло? Беды теперь не миновать.
- Не знаю, - будто сам себе ответил Семишкур, - верно, бес меня попутал.
Колдуны проводили взглядом чужаков. Грудь Светляка перестала вздыматься, рука, что рану зажать пыталась, ослабела и охладела. Глаза словно морозным узором подернулись, когда душа с бескрайним небом слилась.
Один из ведунов поднялся с колен, поплевал на ладони и вдохнул поглубже - собрался проклятие творить вдогонку убийцам, да другой собрат его одернул.
- Стой, не надо. Разве не чувствуешь, какая сила здесь обитает? Да и над кровью пролитой нельзя магию творить, коли зло призвать не хочешь. А этот граф и так поплатится - и за пана, и за то, что палачей безухих привел.
Над кронами деревьев взвилась тучей воронья стая, затмив собой лазоревые небеса. В иной раз белокрайцы на ворожею, средь бела дня идущую по деревне, уставились бы, да все головы задрали на угрозу небывалую посмотреть. Несется громогласное воронье над яблоневыми садами, солнечного света почти не видать. Хоть и закрыла уши руками Радмила, а все слышится в карканье смех демонический.
Брошенные цветы подобрав и уложив их на подоконник, дед Беримир все ждал девицу, да тоже на недоброе знамение загляделся, не сразу ее заприметил. Только Баюн к хозяйке тотчас подбежал, к ногам прижавшись.
- Что же это, Радмилушка? Никак буре быть?
- Нет, дедушка. Не буре, - тихо ответила ворожея, - войне.
Глава 3
Вздрагивают листья папоротника, ропщут дубы-старики, качают лапами потревоженные ели - это дождь дергает лес за невидимые ниточки. Нежится в дреме Поганая Пуща.
Отгремели камнеметы на далеком поле брани, успокоились и воины-маги до поры до времени. Два врага непримиримых залечивают раны да оплакивают погибших. Северину же все казалось, что война идет за ним по пятам. И следит за ним кто-то.
Не помнил, сколько времени он шел. Когда ноги начала сводить и выкручивать судорога от холода, сил уж идти совсем не осталось. Под порванную кольчугу забилась земля вперемешку с опавшими еловыми иглами, разрубленные звенья железные цеплялись на спине за намокшие стеганку и рубаху. Как скинул с себя всю тяжесть, ползти стало легче, но дождь и папоротник растревожили раны. Лег дух перевести. К щеке мигом пристала грязь. Раны огнем горят, как будто угли кто прямо из печи подложил. От боли губу до крови закусил Северин, озноб колотит так, что скоро кости греметь начнут. Чудится воину топот тысяч ног солдатских, будто идут они рядом совсем - земля дрожь телу бренному передает, ломит спину и руки. Рад бы бедняга хоть на секунду сном забыться, да не может - память проклятая разуму и сердцу покоя не дает. Чуть он глаза прикроет, весь бой как на ладони.
Еще во время перехода через горы среди солдат молва ходила, что в этих землях магия - госпожа всего. Навстречу тянулись вереницы обозов, на которых лежали среди трупов еще живые, но ослабевшие от увечий люди. Северин навсегда запомнил отекшее от слез лицо копейщика в закопченной бригантине, что искал в той же телеге, на которой ехал, среди тел свою оторванную ногу. Чавкала обагренная глина, небо - словно дырявые простыни. На той стороне моря копий маячил воевода в синем гермяке. Он то и дело поворачивался в седле к солдатам и затягивал строевую песню, да только голоса глазевшей по сторонам пехоты замолкали уже после первых слов.
«Эк как колдуны косят - будто жнецы колосья...»
«Все из-за проклятущего Семишкура! Хорошо, что ему башку дурную отсекли!..»
«Ох, братцы, чует сердце - ждет нас страшная кончина на чужбине...»
«Негоже извергам таким по земле ходить! Коль не мы их, так они нас изничтожат!..»
Разные мысли в головах пехотинцев витали, да никто не думал назад поворачивать. Северин тоже храбрился, страха не чувствовал, пока в бой не послали солдат.
Брат, что подводам дороги через горы к военному лагерю показывал, долго наставлял: «Оставайся в деревянном цеху, там твое место! Не смей в рекруты идти!» Думал Северин, что тот будет преследовать его, отговаривать, но нет - больше ничем не мог следопыт защитить младшего брата. Всякому терпению есть предел.
Теперь же жалел о своем решении парень.
На поле ярился ветер, рвал стяги и знамена, выжимал слезы из глаз. Мимо промчалась конница, волна от которой сбивала с ног. Вспотели ладони, сжимавшие холодное занозистое древко копья. Вдоль построений сновали воеводы - крикливые ворчуны. Но что там? Не видать из-за солдатских голов.
Кони бегут прочь. Пыльные вихри скрывают битву, только ветер-сплетник доносит крики. Северин не слышал, какой был отдан приказ, ноги сами шли за соратниками.
Маршируют тысячи ног навстречу погибели.
Первые ряды уже с кем-то бились. Дым ел глаза, щипал в носу. Солдаты толкались плечами - не протиснуться. Внезапно земля ушла из-под ног, взметнулась буйными волнами подобно морю, раскидав копейщиков в стороны. Кто-то так и остался в земной тверди - будто глиняное месиво ноги закусило и держало. Рвались из плена, да не успели - сомкнулся над ними земной зев, не оставив шанса света белого увидеть.
Под боком совсем четыре мага-нелюдя как деревья в шторм качались и всё руками вращали, вереницу огоньков хлыстом то от себя, то к себе запуская. Присмотришься - не огни это вовсе, колдовские ножи светились, насквозь человека пробивали, коль не увернется тот. Одного нелюдя в змеиных одеждах уж на копья подняли.
Из вихрей пламенные зарницы вспыхивали, будто чудище какое огнем головы людские поливало да рычало так, что из ушей кровь текла. Пахло гарью и сгоревшим мясом, шкворчало, как масло на жаровне.
Вспыхнуло прямо перед разбитым строем, конь скинул воеводу.