- Леший в Погань никого с недобрыми помыслами не пустит, а у этих явно зло в сердце поселилось. Давеча бабка Мирина бранилась: дескать, девкам обереги от водяного дала я, а от чужаков - забыла... То-то сороки на свадьбе у старостихиной дочки раскричались - не к добру...
- Что это за место? - наконец осмелился подать голос Северин. Уж и так понимал, что не на родной стороне его приветили, а все ж в диковинку слышать было про нечистую силу и приметы колдовские.
Старик ответил первым, улыбаясь:
- Белокрай это. Слыхал про наши яблочки? Вот тут-то они и спеют, средь диких лесов и полей.
- А война?
Радмила обернулась, пристально на гостя глянув.
«Как бы раны он себе душевные не разбередил...»
- Кончилась война, - сказала она. - Самой лютой зимней стужей за последние годы кончилась.
- А кто же... кто... победил?
- Никто не победил. На войне только проигрывают... Черные палачи с уродливыми лицами в наших городах и деревнях появились, так что им победу можешь отдать.
Никакой радости эта весть не принесла - спасу теперь от сенельцев ни солдатам, ни крестьянам не будет, потому что никто им не указ, кроме короля.
- Меня Северином зовут. Я из...
- Никто не должен знать, откуда ты, - перебила ворожея. - Нам и так ясно - и хватит. Коль узнает еще кто, никому из нас здесь не жить больше.
Парень осердился, приподняться вновь хотел, да кости одеревенели, мышцы закостенели. Застонал - тут же ворожея все бросила, на помощь кинулась, да опешила от слов Северина:
- Зачем же тогда смерть отвели? Что ж, я теперь тут до кончины своей сидеть буду?
Процедил сквозь зубы, подбородок выпятил, весь темной бородой заросший, а глаза ясные, искрят в гневе - дай волю, всё поле брани от врагов выкосит. Едва ворожея улыбку сдержала. «Знаю, что есть в тебе искра, не пужай».
- Ты сначала на ноги встань, от недуга освободись, потом и иди, куда захочешь. Не я тебя здесь держу, а смерть. Хочешь к ней? - повела девица рукой, на двери показывая. - «Да» ответишь - не поверю.
Склонилась над самым лицом парня Радмила, в глаза прямо глядя.
- Я всё вижу, от меня правду не скроешь. И себя тоже не обманывай - даже зверь от смерти бежит, чем человек зверя глупее? То-то же.
Что ни день - покоя Северину не давала ворожея: всё заставляла тяжести с пола поднимать, ногами перебирать по стене будто по земле. Не забывал гость ей при каждом случае слово резкое сказать, за что немедленно получал замечания едкие, с которыми не мог поспорить. Зато полюбил он вечера уютные да теплые. Баюн под руку примащивался, мурчал да засыпал от поглаживаний, а Радмила садилась у огня, брала в руки дощечки - плела что-то замысловатое, с узорами угловатыми из красно-черных нитей, - да напевала, будто бы колыбельную, тихую песню. Как Северин задремывал, тут же свет гасила. Сон в хату забирался ленивым увальнем.
Часто деревенские к ворожее приходили - после долгих холодов тяжело Белокрай к жизни возвращался. Не впуская никого в хату, девица сама к гостям выходила, сама сельчан навещала.
Как земля согрелась под солнышком ярким, зазеленели березовые веточки и народ в поля ушел работать, приходящих меньше стало. И как-то утром Радмила окно и двери распахнула, первое робкое тепло весеннее в дом приглашая.
- На вот, - положила на стол перед Северином, уж на ноги вставшим, нож и ножницы заточенные, ушат с чистой водой и зеркало. - Негоже миру в таком виде показываться.
Промолчал парень - и сам знал, что совсем на медведя стал похож. На колкости Радмилы только и мог ответить взглядом злым с высоты своего роста - девица ему лишь до плеча макушкой доставала. Она же колючих взглядов не заметила. Вынесла на солнце перед избой пустую кадку, рукава закатала и что-то зашептала.
Дед Беримир уж тут. Все время чужестранца небылицами да поверьями о лесах и полях Белокрая развлекал, так что Северин не знал, от чего устал больше - от болтуна-сказочника или от дерзостей девицы. В этот раз старик тихонечко в избу вошел, чтоб ворожею от дел не отвлекать, присел на краешек кровати - и Северина видать, и за Радмилой пригляд.
- Утречка доброго, - прошептал Беримир, кивнув парню.
- И тебе, старче.
Зеркало ровнее поставив, свое отражение Северин рассматривал придирчиво. «Раньше всё над братом смеялся - скоро веки бородищей зарастут, а теперь сам ничем не хуже. То-то она надо мной потешается...»
Яркие блики кольнули глаза больно, зажмурился, ладонью заслонился. Чуть переждав, размежил веки да на «рукоделие» ворожеи загляделся вместе с Беримиром.
Не нити золотые да серебряные - лучи солнечные да лунные собирала в кадку кудельница. Не тесто месила - благоденствие ткала, радужным сиянием беззаботность Белокрая под ее ловкими руками танцевала.
Отвернулся Северин, нахмурившись. Глубоко въелись в мысли наветы сенельцев о вреде магии. Хоть и верил он до сих пор, что от колдовства одни беды, но все оправдание Радмиле искал - ведь жизнь спасла ему ворожея, лекарь бывалый не смог бы.
Снова на себя в зеркало посмотрел. Вроде как уж глаза к свету привыкли, а все одно мерещится, будто белые пятнышки мелькают. Пригляделся - неужто колдовской пепел с битвы на голове и в бороде остался? Взъерошил волосы - не стряхивается. Вздохнул парень - видать, так и останется с ним великая ценность, какую только на поле брани получить можно.
- Никак седина? - удивился дед, головой покачав. - В твои-то годы... Эх, многим молодым, что в Белокрай вернулись, война головы мукой побелила. У тех, кто постарше, и вовсе уж затылки серебряные. Пусть хоть так - лишь бы живые да целехонькие.
Воспоминания слух прервали. Перед глазами воина вновь обозы с калеками по размешанной грязи тащатся, с лат и кольчуг дождь моросящий кровь смывает...
- Много вашего брата в бою полегло. Еще больше в Поганой Пуще померло.
- Отчего же ты меня спас, а им не помог?
Давно Северина вопрос этот мучил. Впервые к слову его произнести довелось.
Исподлобья старик сверкнул темными очами, будто стрелой насквозь пронзил.
- Ты жить хотел, а они - жизнь отнять.
Отвел глаза парень, устыдился. «На войну не за жизнью идут, старче». На девицу покосился, в проходе видно было, как она все еще полотно сияющее в кадке укладывает. «Вот она точно догадывается, о чем я молчу».
Только за ножницы взялся - дед дальше речь повел, вполголоса, чтоб не услышала хозяйка.
- Ладно тебе на Радмилу зыркать волком. Она, может, виду не подает или вовсе не замечает, а нам с Баюном все ясно. По нраву она тебе.
Северин растерялся, дар речи пропал.
- Она девица ладная, - продолжал старик, - только слепой не заметит. Нрав хоть и строгий, но чуткий. Не смотри, что словом задеть пытается - не со зла, с добрым умыслом - чтоб сердце тверже стало да разум со злом боролся. Только с людьми она мало говорит, да и не с кем, кроме как со мной. Иной раз как девки к пруду пойдут, она им вслед долго глядит, на платья любуется да песни и смех слушает. А так никогда к ней никто не подойдет о житейских мелочах поболтать, подарков дорогих да красивых никто не сделает - думают, без надобности это колдунье.
Не отвлекаясь от стрижки, Северин старика внимательно слушал, не перебивал.
- Старка, наставница ее, в Белокрае злыдней слыла. Люд помощи у ней в последнюю очередь просил да только через старосту. Всё больше к ней девчоночек местных в ученицы предлагали, да старка всех прочь гнала. Радмилу ей Леший подарил. Из соседских деревень кто-то от лишнего рта избавиться хотел - привел ребятёнка в Погань, да Хозяин Леса малую пожалел, сам себе в дочери взял, да потом к ворожее как ученицу привел. Старка к кончине совсем разум потеряла - долг древний перед Белокраем ее давно в могилу вел, все силы выжимал. Дожди тогда месяц целый не утихали, деревенские роптать начали на ворожею. Собрались мужики да в хату ее вломились. Старка уж померла, Радмила у ее ложа заговоры творила - дух покойной убаюкивала. Разума гости незваные лишились, надругались над девицей...