— Молчишь?! Зря я стараюсь? Сама ведь в лес пошла, никто туда тебя не утаскивал! Где дитя оставила?
Старостиха, спохватившись, оттолкнула ворожею от дочери.
— Да ты что, Радмила?
Голуба захныкала, лицо руками закрыла.
— Сама ведь злыми помыслами удельниц призвала! Хотела и себя, и дитя сгубить? Вот и получила! Смалодушничала, ребенка бросила да убежала — и с кого теперь спрос? Земля из-за тебя занедужит!..
— Радмила! Перестань!
Пламена прижала ворожею к стене, так что та двинуться не могла. Хоть и моложе Радмила была, а старостиха всю жизнь свою в полях работала, спины не разгибая, все же сильнее.
— Не могла она в лес сама пойти! Да и по своей воле с жизнью расстаться — тоже.
— Не веришь? Сама всё у нее спроси. А мне теперь Белокрай от проклятья спасать.
Высвободившись, Радмила уже спокойнее со всей суровостью Голубе сказала:
— За тобой придет твой ребенок. Коли кто из родителей его не признает — досаждать деревне будет, с ума всех сведет, а сады гнилью пойдут. Как солнце сядет, кострище за яблонями соберите да козленка белого приведите. И меня ждите.
Сельчане за дверями молчанием встретили, в глазах — страх. Поняли, что беда пришла в Белокрай и спасения только у ворожеи искать надо. Никто слова не сказал, дабы не гневить понапрасну.
Чуть отошла от дома старосты Радмила — услышала стрекот над головой, задорный, заливистый, да только ничего доброго он не предвещал.
— Вон пошли!
Махнула руками на стайку сорок, что по верхушкам деревьев прыгала, крикнула ворожея, а птицам всё потеха — издеваются-смеются, с неохотой в лес улетели.
«Уже сюда пробрались… Проглядела. Всё проглядела… Врешь, Бес, по своей воле Белокрай не отдам».
Идет девица — только вперед себя смотрит, не видит никого, не слышит. Северин у дома Беримира с работы умывался, заметил, что не спокойно на душе у Радмилы, скорее за рубаху схватился, да за ней, но дед как из-под земли перед ним возник:
— Брось ты это, за ворожеей-то бегать!
Пальцем костлявым в грудь парня тычет, будто сучком проткнуть старается. Глаза блестят из-под бровей угольками-головешками — вот-вот воспламенятся.
— Ты чего, старче? Обидел я тебя чем?
— Оставь Радмилу в покое! Доколе всё от дел отвлекать ее будешь?
— От дел?
Догадался Северин, что дед знает всё про незабвенный долг ворожеи, дюже с духом собрался, хмуро на старика посмотрев.
— Не от того ты ее защищаешь. Не я ей враг. Ей сил надобно огромных, чтоб против демона стоять, а какие тут силы, если рядом даже плеча дружеского нет? Ты ей что ли поможешь в трудный час?
Опешил дед Беримир, отшатнулся, но с ответом быстро нашелся:
— Еще самую первую ворожею любовь сгубила — к Бесу с местью привела. Коль против демона стоять, надобно забыть все людское.
Давно Северин не вспоминал глаза-звезды колючие, не думал о гнилых когтях да пасти смрадной. И не видать бы их никогда боле, да память эта ему самому, как воину, сил дает.
— Сразу видно, дед Беримир, не стоял ты в этой колдовской войне, — молвил Северин с горечью. — Все бдишь, надзираешь, порядок блюдешь, а сам будто и не человек вовсе — знать не знаешь, что душе человека нужно, чтоб с силами, ему не подвластными, бороться. Один в поле не воин. Тут только любовь поможет и ничто боле, лишь тогда сердце выдержит.
Нахмурился старик. В предзакатном свете вовсе на старую древесину кожа его похожа стала. Молчит Беримир, только губы поджимает да головой упрямо качает.
Пока Белокрай суетился, следуя повелениям ворожеи, Радмила готовилась дома к тяжелому обряду очищения. В углу у дверей поставила кадку с благодатью — хотела в Солнцеворот высвободить, да, видать, сейчас оно нужнее. Сама в наряд старинный облачилась, ленты белые в косы повязала. Увидел бы ее кто в поле — за богиню бы принял. Платье белое все вышивкой шелковой да рунами расшито — блестят и искрятся древние письмена, будто каменья драгоценные на свету. На запястьях — тоненькие браслеты-кольца из серебра, звенят при движении каждом — заслушаешься. Смотрит на себя в зеркало Радмила и не узнает. Не отшельница на нее в отражении глядит, а могущественная чародейка, которой ведомы такие тайны, что людей с ума свести могут.
Баюн важно на ворожею смотрит, точно любуется. Таких нарядов хозяйка еще не надевала. Все за ней котище с подоконника следит, глаз не сводит.
Взяла Радмила большой нож да вышла из дому, перед рябинами встала.
— Простите, родные, — деревцам поклонилась девица, на колени присела. — Пришел ваш час. Не думала — не гадала, что так всё сложится. О последней услуге прошу вас: как меня от силы нечистой охраняли, так и людей от напасти поберегите.