— Надеюсь…
— Этот парень, который ушел…
— Матвей?
— Да. Он крепко в вас влюблен. Вы знаете?
— С чего вы взяли?
— У меня на эти вещи взгляд наметанный. Знаком не понаслышке.
— Странно говорить с вами об этом.
— На нас скафандры. Это располагает к некоторой доле откровенности… Хотите совет?
— Хочу. Совет мне просто необходим. Правда.
— Не упустите свой шанс, Инна.
Мы уезжали с «Элизия». Собирали аппаратуру. Паковали вещи.
Кейтлин заранее нервничала. Везти нас на главную базу, на титаническом гусеничном транспорте, предстояло Антону с его приятелем еще армейских времен. «Один летчик за штурвалом — это еще ничего, но когда их там двое таких… Девочки, я, пожалуй, воздержусь от завтрака!»
Мы уезжали, каждый оставаясь при своем.
У Матвея оставалась его оранжерея, составные модули которой споро грузили в недра транспорта жужжащие сервоприводами «макаки». Его цветы. Заботливо выпестованные ростки жизни.
У Кирилла — его фильм, запечатленный внимательными объективами видеоботов. Застывшие мгновения жизни.
У меня — мои черви-нематоды, куда ж они без меня, малютки? И губчатые моря лишайников, которые нам еще предстоит засеять, вырастить, заселить… Которые дадут поколениям колонистов воздух, оживят Марс.
У каждого — свое. И одна планета на всех. Такая громадная и такая невозможно маленькая. Такая чужая и такая родная. Противоречивая, трудная и прекрасная, как сама жизнь.
Перед самой посадкой мы столкнулись плечами у шлюза. Я и Матвей.
— Извини…
— Слушай, Бирюков, завязывай с этим, а?!
— Ты о чем, Инна?
— Кончай постоянно извиняться. Действует на нервы!
— Больше не буду.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Хочу, чтобы ты пообещал мне еще кое-что.
— М-м-м?
— На Центральной есть кинозал. Кирилл обещал устроить просмотр отснятого материала. На большом экране. Не тридэ конечно, и не про карликов… Но если ты честно пообещаешь, что не будешь вертеться…
— Ты опять зовешь меня на артхаус?
— Свидание, Матвей. На этот раз я зову тебя на свидание.
Москва выглядит по-особенному нарядной в эти осенние дни. Несмотря на ненастье, с которым не справляются погодные генераторы и терморегулирующие комплексы. Так происходит ежегодно. Будто по устоявшейся доброй традиции. Несмотря на все наши передовые научные достижения. Осень наступает внезапно. Мы опять оказываемся не готовы к ней.
Радость и грусть мешаются, как золото и багрянец осенних листьев, атакуемых суетливыми кибер-уборщиками.
Я радуюсь — мы отмечаем очередной юбилей событий, участником которых мне посчастливилось стать. Самый грандиозный проект эпохи.
Я грущу — исключительно из-за того, что это, видимо, удел моего почтенного возраста.
Я счастливчик. И я стар. Согласно древнему анекдоту — в обоих смыслах. Да, немножко «суперстар» тоже, но это теперь неважно. Что важно в моем возрасте? Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы? Быть может…
Курсе на втором-третьем нам задали придумать сценарий для короткометражки: «Один день спустя семьдесят лет». Мы были молоды и беспечны. Веселились — кто во что горазд. Суровый постапокалипсис, готические кладбищенские зарисовки, истории про несвоевременные пробуждения экспериментаторов, замороженных в ледяной глыбе…
Никто из нас тогда не упомянул Марс. Теперь это так странно.
Мой вариант был примерно такой: скверный старик кормит стриптизерш черной икрой на голливудской вилле.
Что теперь сказали бы по этому поводу мои внуки? К счастью, они в том возрасте, когда грезят Марсом и Венерой, романтикой космопроходчества и терраформинга, далекими звездами. А не замшелым короткометражным постмодернизмом начала века. К тому же студенческой сборки.
Марсом грежу и я сам. По-прежнему. Жизнь моя оказалась неразрывно связана с ним.
В последний раз я был там лет десять назад. Отпечаталась в памяти тропически-буйная зелень под сводами климатических куполов. Вид из краулера — приближаются сквозь клубящуюся рыжую пыль, сквозь марсианские сумерки россыпи огней на башнях. Поблескивающая льдом океанская гладь — до горизонта.
Густой медвяный аромат яблок, выращенных на одной из селекционных станций. С глянцевито-блестящей кожурой, сочетающей оттенки кармина и багрянца, усеянные крапинками цвета охры. Будто маленькие глобусы планеты, на которой родились. Звонко хрустящие, исходящие пенным соком.