И в четвертый раз откусил он от яблочка. Тридцать три раза плюнул от его горького вкуса в воду протекающего ручья и обернулся неприкаянным, чтобы последовать на зов воды; а ручей истоком направлял его в туннель под ступенчато-арочным сводом, крайне необычном архитектурном решении для столь жалкого клочка воды, по пути идущего сквозь насыпь. Не слишком длинный, кстати, туннель: от входа виднелся выход и влажные осклизло-бетонные берега меж которых пролегала узкая канавка.
И так шел он шел, влекомый водой, да и дошел до потустороннего выхода: тут начиналась грунтовая дорога, змеисто поднимающаяся вправо меж зарослей кустарника и нескольких отдельно стоящих домов, по мостикам над оврагами под сенью деревьев и по ковру трав да мхов все вверх, и вверху — к небольшому городу, не городу даже, а поселку, и даже не поселку, а так, к группе многоквартирных домов, а только расположились они на крутых склонах холма. Там спускались молчаливые сумерки позднего лета.
Влево дорога пересекала ручей прямо по руслу и поднималась к стоящему особняком от всех прочих и совсем близко зданию — чутьем неприкаянного Пьянчужка ощутил, что это то самое место, о котором ему говорил алхимик. Дом Бабы Яги… Никогда бы не подумал, что так он может выглядеть. Скорее напоминает центр современного искусства, гостиницу или сдаваемое в аренду модное убежище для желающих отвлечься от череды обязательств, уединиться вдали от жизни и цивилизации. В общем, не дом, а куб из железа, стекла и бетона, слишком большой для жизни или смерти, окрашенный в черные, бурые и каменно-серые тона; две из четырех внешних стен казались полностью стеклянными, тонированными. Дом стоял на разровненном выступе холма с прекрасным видом со двора. Во дворе росла яблоня. Она молчала. Темнело.
Пьянчужка пересек ручей и подошел к черному дому. Двери были открыты, и не долго думая, он вошел внутрь, осмотрелся и понял, что внутри никого — все, как говорил алхимик. Сразу за дверью находился большой зал в два этажа высотой, и только по дальней стороне была проложена лестница, ведущая вверх, на галерею, которая и была вторым этажом здания, а в центре зала расположилось квадратное зеркало бассейна. Он был выложен темно-синей плиткой, а вода в нем казалась совершенно неподвижной. До удивительного и несвойственного воде спокойствия неподвижности. Окна в пол продолжали перспективу неподвижности, а безветрие завершало образ: ни листик на яблоне не шевельнется, ни травинка не качнется в наступившей темноте ночи. Освещение было не навязчивое, почти тусклое. И в этом свете он увидел, что вода из бассейна по узком желобу стекает под стеной прямо по склону ручьем в сторону ручья-речушки, от которой он поднялся. Единственная мысль беспокоила Пьянчужку: точно ли это тот дом, о котором говорил алхимик? Ведь он говорил, что дом находится на вершине горы. А гора вся в цветах. Он, кончено, поднялся вверх, но вряд ли это можно считать вершиной… В общем, все неясно. Так и не определившись, Пьянчужка прекратил свое восхождение к горе у самого ее подножья.
Теперь ему хотелось искупаться в бассейне. После тяжелого дня. После всех этих людей. Лес. Деревья, разговаривавшие с ним. Сколько времени он провел в пути? Много ли, мало ли? Все казалось бредом ли дурным сном ли, который теперь можно было смыть вместе с остатками хмеля, водами бассейна, такими заманчиво спокойными и чистыми… Только все это, думалось, будет неправильно и не ко времени, и потому он решил просто передохнуть здесь, провести ночь и продолжить путь. Наверняка где-то наверху будет свободная комната — нужно только посмотреть, примериться. Может, и поесть чего найдется дремучему путнику. Кстати, теперь он разглядел еще одну лестницу. Она вела вниз, кажется, ниже уровня земли — и оттуда вкусно пахло. Не едой, однако пряно, и веяло теплом.
Нижний этаж (никак не назвать его подвалом) оказался так же просторен и обширен. Такой же перпендикулярный, как весь дом, но совершенно иной, построенный из какого-то камня типа известняка или туфа с мелкими ракушками и пустотами в структуре пор, изломов или выщербин. Камень казался рыхлым. На полу — так даже древним: отполированный ногами так, что местами было видно излюбленные маршруты посетителей по стертым углублениям в блоках — в основном у дверных проемов, которых, кстати, было больше, чем это могло бы быть нужно. Помимо того, через который он пришел, был еще такой же, и так же ведущий на лестницу от противоположной стены — вероятно, еще один выход на первый этаж, которого он не заметил сверху. А по левую и правую руку от него было по четыре массивных деревянных, таких же старых, как камни, двери.