Перекусив и допив бутылку, он вернулся в комнату, нашел чистый с виду халат, одел его, а не те грязные обноски, и спустился на первый этаж — к бассейну. Вода оказалась прохладной, освежающей и без привкуса каких-либо химикатов. Прямо родниковая вода. Купаться было приятно… «Нужно было вчера после парилки прыгнуть сюда» — подумал Пьянчужка и решил не спешить покидать этот дом. Тут для него был прямо какой-то дом отдыха. Он вернулся в комнату, еще немного полежал в кровати, подумал обо всем, что с ним стряслось, о том, что еще его ждет и что ему делать… Ответа не было. Он вспомнил о яблочках. Он понимал, что откусив одно из них, разгадает секрет и найдет путь, однако приятно было сейчас находиться в блаженном неведенье, думать, что тебе некуда идти, спешить: просто побыть счастливым человеком. Полениться. И он лежал. Лежал до тех пор, пока не надоело: сон не шел к нему совершенно. И тогда он решил еще раз искупаться, вышел из комнаты, хотел было спуститься к бассейну, но спускаться было некуда. Бассейна больше не было, как не было первого этажа. Исчезли и стеклянные стены и большой зал-прихожая. Он попал в какую-то гостиную, но совсем другую, старомодную и довольно скучную. Решил Пьнчужка тогда вернуться в свою комнату. Но и там его ждал сюрприз: вместо кровати стоял диван, а на диване — его одежда и вещи. И комната была совсем иная, вроде конуры с ковром в старом кирпичном доме. Среди вещей лежали и яблочки. А диван показался ему очень знакомым. У него дома был точно такой же. Вспомнив о доме и той ссоре, на которой он ушел от Старухи, он захотел было плюнуть на все и вернуться к жене, однако этого он тоже не смог: скинув чистый халат и вернувшись в свою старую одежду, он вознамерился покинуть дом и вернуться на станцию, а там и домой, но снова он начал бродить по комнатам — из одной в другую, а выхода найти не мог. Все двери вели из комнаты в комнату, окна смотрели на улицу, но ни одна дверь не вела туда. Он не мог совершенно понять, где же у этого дома начало. И тогда Пьянчужка затосковал. Тоску он хотел было забить едой или выпивкой, но также больше не мог ничего найти. И тогда он услышал голоса и топот ног.
Открылась дверь и в комнату зашла пара. Вошла с улицы. Через дверь, которую Пьянчужка уже открывал не менее двух раз, попадая куда угодно, но не на улицу. В пятый раз он съел от яблочка и перекувырнулся через себя вперед головой … и обернулся он вдруг управляющим дома. Пьянчужка подхватил лежащую неподалеку тряпку и начал протирать ею большой стол в центре гостиной, убирая с него пыль и грязь, оставленную предыдущими постояльцами, будто настоящий управляющий. Тем временем, гости, вернее, вероятные жильцы, осматривались вокруг. Дверь оставалась открытой. Он поприветствовал новоприбывших и начал расхваливать дом, говорить о том, что и сам он живет в похожем, сданном ему на проживание той же хозяйкой, что и у этого. Дом понравился возможным жильцам. «О это очень хороший дом!» — Пянчужка тем временем не выпускал из виду дверь, через которую они пришли, чтобы та не убежала от него, не захлопнулась, а когда появилась возможность — ускользнул в нее сам. Что было с парой — его уже не волновало. Они сами хотели снять этот дом. А ему он осточертел.
Вот только дверь вывела его не на улицу, в темный туннель типа плохо освеенного и давно не видевшего ремонта городского подземного перехода… по крайней мере, туннель уходил прочь — за пределы дома. Его это устраивало. Итак, шел он шел по туннелю. Долго ли, коротко ли шел. Глаза уже привыкли к слабому свету повидавших жизнь люминесцентных ламп, прикрепленных к опорам галереи, так что новый вид света появился в поле зрения внезапным раздражающим пятном. Он понял, что пришел. Так светило Солнце. Оно светило с улицы, куда уходила боковое ответвление туннеля. Там было Солнце. Ступеньки поднимались вверх, а на верхней площадке, были стеклянные двери: самые обыкновенные, как в метро, которые открываются в обе стороны. Более того, там был целый павильон, выстроенный из стекла и света, заливавшего лестницу плотным потоком. За ним мало что можно было различить, кроме конструкции заурядного, даже типового павильона. И он утопал в свете дня. Тенями за стеклом еще можно было разглядеть металлическую двускатную крышу над павильоном, перекрытия под ней и опоры — без стен — просто навес для защиты от осадков. А по обеим сторонам просматривались решетки. Было похоже что после выхода из туннеля его путь будет все так же предопределен, как и тут, под землей и ему это не нравилось. Он не хотел подниматься. Во чреве земли было все-таки как-то спокойнее, чем под лучами незнакомого Солнца, но делать было нечего — не стоять же здесь: как только свернул он в боковое ответвление и вступил на первую ступеньку — двери за ним захлопнулись и больше не открывались, а впереди был — только этот свет. Слишком какой-то он приятный, зазывающий что ли. Солнце не бывало таким в его жизни. И это не к добру. А делать все-таки нечего — нужно идти.