Загоревшиеся от жадности глаза на пухлом розовом личике вызвали у мадам де Брекур искреннюю брезгливость.
— Вы тоже. Вернее, пока богаты, потому что ваш милый друг очень скоро разорит вас. Можете в этом не сомневаться. А теперь сделайте милость и покиньте мой дом. Больше вам здесь делать нечего.
— Так легко вы от меня не отделаетесь. Я знаю, кому подам на вас жалобу!
— А я знаю — как вы об этом пожалеете. И говорю вам: доброй ночи!
Графиня величественно спустилась с лестницы, вынудив отступить на несколько шагов своего врага — да, теперь это было самое точное слово в определении их отношений с невесткой — и проследовала, не проронив больше ни слова, в нижнюю гостиную, постаравшись как можно плотнее закрыть за собою дверь. Несколько минут спустя послышались цоканье копыт и шум колес — непрошеная гостья покинула дом.
Карета еще не успела выехать за ограду, а Маргарита уже была в гостиной рядом со своей госпожой. Само собой разумеется, что ни один выпад их словесного поединка не миновал ее бдительного слуха.
— Что она имела в виду, сказав «я знаю, кому подать на вас жалобу»?
— Ничего особенного. Просто хотела меня припугнуть.
— На вашем месте я бы ожидала худшего. Она же не человек — змея подколодная, а они очень опасны.
— Я в этом не сомневаюсь, Маргарита, но, помнишь, я тебе говорила, что ее не принимают при дворе? Своим поведением и несносным характером она сумела восстановить против себя всех. После ночи, проведенной с королем, она возомнила себя на вершине Олимпа и на следующий же день ухитрилась оскорбить королеву, говоря с ней с большой небрежностью, и рассердить грозную маркизу де Монтеспан. На следующий же день ее отослали подальше от двора.
— Об этом-то я помню, но теперь у короля новое увлечение...— Ментенон? Я вполне допускаю, что она улыбается баронессе, но вряд ли она настолько глупа, чтобы просить за нее короля. У Его величества память долгая, и воспоминание, которое он сохранил о Марии-Жанне, не из лучших.
— Сами знаете нрав короля, с ним никогда нельзя быть в чем-то уверенной.
— Ну, хорошо, предположим, что она ухитрится подать ему жалобу. Но Шарлотта теперь под покровительством герцогини Орлеанской, которую король необыкновенно ценит, во-первых, за ее искренность, а во-вторых, за страсть к охоте и обильным трапезам. Таких молодых женщин он еще не встречал. Вряд ли он пойдет против воли невестки, зная, что она может не только разгневаться, но и обидеться. Так что не тревожься, Шарлотта в безопасности. Сейчас я напишу ей несколько строк, пусть знает, что мы выяснили отношения с ее матушкой. Надеюсь, она почувствует себя спокойнее и увереннее. А завтра, когда я отправлюсь дежурить к Ее величеству...
Письмо очень обрадовало и действительно успокоило Шарлотту... Перечитав его несколько раз, она бережно сложила и убрала листок в сумочку, которую держала под кроватью вместе со своими немногочисленными личными вещами. Заняв место в гостиной фрейлин, куда каждая из них могла войти в любую минуту, Шарлотта чувствовала временность своего пребывания в этом помещении. Ее снабдили сундучком для одежды, но ключа у него не было. Мадемуазель Дезадре, отвечающая за порядок в покоях фрейлин, объяснила Шарлотте, что ей еще очень повезло, что для нее поставили кровать в отдельной комнате. Из-за столь внезапного появления она могла бы получить всего лишь матрас и одеяло в одной из спален.
Остаток дня прошел обыденно и монотонно. Зато следующая ночь...
Во дворце в этот день все улеглись непривычно рано, не было даже общего ужина в большой столовой. Дело было в том, что герцог Филипп простудился и лежал в постели, надсадно, с хрипами, кашляя, а его придворный врач, Жан Эспри, поил его горячими травяными отварами, подслащенными медом. После каждой чашки Филипп смотрелся в ручное зеркальце, надеясь, что температура, от которой у него покраснело лицо и слезились глаза, хоть немного снизилась, и он стал выглядеть лучше.
Герцогиня распорядилась принести ужин к себе в покои, заказав по этому случаю свое любимое блюдо — тушеную кислую капусту с копченой грудинкой, сосисками, ветчиной и разными сортами колбас, которые ей привозили из Гейдельберга. Начала она трапезу с пирога с дичью и завершила, после изрядной порции капусты, фрикадельками из печени, мюнстерским сыром и всевозможными сладостями. Выпив еще и несколько больших кружек пива, она почувствовала болезненную тяжесть в желудке, а поскольку природа отказала ей в возможности легкого облегчения с помощью испытанного средства древних римлян, она сразу улеглась в постель, положив на раздутый живот пузырь с горячей водой в надежде, что тепло поможет ей побыстрее переварить обильный ужин. Мадемуазель фон Венинген осталась сидеть возле нее, чтобы читать ей по-немецки старинные немецкие легенды и предания.