Прижимаясь спиной к одному из столбов, с выражением неописуемого страха на лице, стоял Жиль, которого Огюст держал на прицеле. Жюльен прошел мимо и распахнул ставни.
— Светает, — в голосе Огюста проскользнули тревожные нотки. — Пока мы еще успеваем, пора уходить.
Как бы подтверждая правоту Огюста, над островком прогремел залп сигнальной пушки Аларм-хауса, и в голове Жюльена молнией пронеслись слова, которые сказала Сара перед расставанием: «Я должна знать, кто наш разлучник. Жиль или Бонапарт?.. Если тебя гонит ненависть, быть может, я никогда тебя не увижу. Но если тебя ведет любовь, только она дает право на последнюю надежду». Жюльен вспомнил, как вопреки собственному желанию колебался, прежде чем дать ей единственно возможный ответ, и как заключил потом в объятия, словно желая слиться с ней, сохранить ее в себе, пропитаться исходившим от нее упоительным ванильным ароматом…
— Сейчас, еще минуту, — ответил Жюльен и, подойдя к Жилю на расстояние двух-трех метров, обнажил кинжал. Затем вдруг резко склонился и клинком начал чертить на земле замысловатую ромбовидную фигуру, то ли нашептывая молитву, то ли взывая к сверхъестественным силам.
— Живым тебе отсюда не уйти, — с дрожью в голосе принялся угрожать Жиль, в то время как Огюст продолжал держать его на прицеле, а Жюльен, погруженный в свое занятие, рисовал на земле следующую фигуру, такую же, как первая. — Ну что, свиделся с папочкой? Не слишком ли поздно? Он тебе сказал, кто я? Что я заботился о нем и опекал на протяжении последних месяцев? Что единственный из семьи не бросил на смертном одре? Да что ты там бормочешь, черт побери?! — воскликнул Жиль в отчаянии, что никто не обращает внимания на его слова. В тот миг в окошко пробились первые лучи солнца. Жюльен, словно повинуясь знамению, обернулся на противоположную стену, посмотрел на отобразившуюся на ней тень Жиля, и, беспрерывно шепча, закончил третью фигуру. — Я могу узнать, зачем ты здесь? Недорого ты ценишь свою жизнь, Безымянный. И что за дьявольщиной ты занимаешься?
Жюльен медленно поднялся. На лице у него застыла спокойная решимость, а возможно, даже презрение к смерти. Он всматривался в нацарапанные им изображения. Случайный зритель мог бы принять их за детские каракули. Однако комбинация трех знаков словно излучала смертоносные флюиды, способные заставить содрогнуться от ужаса самого бесстрашного воина, а искушенный наблюдатель понял бы, что перед ним магические символы глубинных — теллурических — сил Земли. Жюльен подошел к стене и на том месте, куда отбрасывала тень фигура Жиля, нацарапал кинжалом еще один ромб — такой же, как три предыдущих. Затем из кучи оружейно-сельскохозяйственного хлама выхватил ржавое копье, ладонью другой руки выковырнул у себя из-под ног пригоршню земли и вновь приблизился к Жилю.
— Его уже не нужно держать на прицеле, Огюст. Разряди ружье, примкни штык и отдай ему, — голос Жюльена звучал безжизненно-холодно.
Огюст, с изумлением глядя на кулак друга, сжимавший горсть земли, шепотом произнес:
— Заговор заклятия души… Она тебя ему научила…
— Делай, что говорят, — приказал Жюльен.
Давние враги стояли теперь друг против друга. Их разделяли всего три или четыре метра. Жюльен поднял руки, согнутые в локтях, на уровень глаз. В одной у него была горсть земли, в другой — копье. Слегка наклонив голову вперед, он сверху вниз пристально смотрел на противника, который под его взглядом, казалось, хотел вжаться в стену. Огюст передал Жилю ружье.
— Зачем я здесь? — Жюльен повторил вопрос Жиля и, чеканя каждое слово, продолжил: — Затем, чтобы выполнить клятву и нарушить обещание. Когда-то я пообещал твоему отцу, что не трону тебя пальцем. Но спустя годы я поклялся себе прикончить тебя как бешеную собаку. К несчастью, данные мною обещание и клятва — взаимоисключающие вещи.
— Что ты собираешься сделать?! — воскликнул Жиль, выдвинув перед собой руки и потрясая ружьем. — Погоди… Я предлагаю выгодную сделку. Прибыль поделим по справедливости — пополам…
— Этого мало.
— Ну, если так, я могу… Я скажу ему, что ты его сын, а я всего лишь ломал комедию. Я уступлю тебе свою часть наследства… Мы все уладим.