И пока один из его приспешников снимал с себя и аккуратно развешивал жакет, другой уже принялся за дело. За ударом в солнечное сплетение последовали два не менее мощных удара в лицо. Жюльен, ловя воздух широко раскрытым ртом, не сложился пополам и не упал на землю лишь потому, что был накрепко прикручен веревками к стулу.
— Ах, какой же он славный!.. — в который раз отметила Мими, со вздохом примеряя третье платье. — Этот юноша достоин всего самого лучшего на свете, мадам. То, что помнят о никому не нужной старухе, такой, как я, — любуясь в зеркале платьем из крепа, она обеими руками схватилась за голову, — уже одно это, мадам, наполняет радостью мою горькую жизнь.
— Мими! — воскликнула вдруг мгновенно побледневшая Сара, не отводя взгляда от окна. — Случилось что-то ужасное!..
Внизу, из остановившейся напротив полицейской кареты высыпала группа вооруженных людей и оцепила входную дверь.
Между тем Огюст продолжал караулить у особняка де Меневаля. Сколько длилось его дежурство? — он не смог бы ответить и сам. Может, два часа, а может — три… Пушки давно отгрохотали, тем не менее никакой ясности, в том числе и относительно дальнейших действий, так и не наступило. Кто же знал, что времени у него будет достаточно, чтобы собрать здесь хоть целую армию? Но теперь оставить пост даже ненадолго он не мог. Проверив, что пистолет на месте, — за поясом на спине, Огюст собирался уже было идти к входной двери и в случае необходимости силой прорываться внутрь, когда вдруг увидел полицейских, окруживших особняк…
— Ты ничего… не добьешься… от меня, — бормотал Жюльен, с трудом произнося слова, ибо говорить для него стало сущей пыткой. — Верни медальон…
Он был весь залит кровью, лицо разбито, глаза едва открывались.
— Ну зачем тебе какая-то ничем не примечательная серебряная вещица, когда ты близок к тому, чтобы потерять абсолютно все? — небрежно поигрывал медальоном Жиль. — Послушай меня. У тебя лишь два варианта. Если подписываешь — лишаешься только имущественных благ. А если отказываешься подписать, я забираю у тебя все. Ты понимаешь, о чем я?
Голова Жюльена упала на грудь. Если бы не еле заметное подергивание рук, можно было подумать, что сознание покинуло его, в то время как он пытался незаметно избавиться от пут или найти такое положение рук, в котором веревки причиняли бы меньше страданий.
Жиль отступил в сторону и взглядом приказал занять свое место одному из подручных, бретонцу со свирепой физиономией и внешностью профессионального убийцы, которого изгнали из полиции за применение недозволенных методов дознания. Жюльен, интуитивно ощутив приближение палача, приподнял голову и, насколько мог, открыл глаза. В тот миг, когда он пытался сфокусировать взгляд на убийце, его потряс сокрушительный удар в лоб, после которого он отключился.
— Отвяжите и убедитесь, что он готов, — распорядился Жиль.
Удар оказался столь сильным, что стул с привязанной к нему жертвой опрокинулся и его пришлось поднимать. Когда распутали узлы и сняли веревки, безжизненное тело сползло на пол, а из проломленной головы натекла лужа крови.
В ту же минуту послышался осторожный стук в дверь.
— В чем дело? — спросил Жиль, не открывая.
— Там двое полицейских, мсье, желают вас видеть, — ответил из-за двери нерешительный голос.
— Скажи им, я сейчас, — Жиль, подбросив медальон, не стал его ловить, а потом, повернувшись к подручным, поторопил: — Ну, быстрее, что с ним?
— Мертвее не бывает, мсье, — похвастал бретонец.
— Если через полчаса я не вернусь, вы и без меня знаете, что делать.
Уходя, Жиль зацепился взглядом за медальон, который при ударе об пол раскрылся. Секунду подумав, он поднял украшение и положив в карман.
Поднимаясь наверх, Жиль за пару секунд прокрутил в голове возможные причины появления полиции. Наиболее вероятным представлялось, что покушение прошло успешно (убеждая в этом Жюльена, сам он фактических подтверждений не имел), и логично было предположить, что его вызывает Фуше, а полицейские присланы для сопровождения и охраны. Нервы у Жиля были столь взвинчены, что, приняв данную версию за основную, он все же подумал, не лучше ли ему скрыться. Но все же прогнал дурные мысли, — бегство скомпрометировало бы беглеца, косвенно свидетельствуя о причастности к чему-то предосудительному, и в худшем случае могло означать добровольный отказ от всех личных планов. Да и чего ему бояться? Позиции его надежны, будущее — безоблачно, ну а личное состояние, даже если не удастся заполучить отцовское наследство, все равно будет расти. Уж об этом-то он сумеет позаботиться.