«Даже если я найду тот детский дом, расследование не продвинется, – подумал Смирнов. – Какой смысл без толку терять время?»
Он решил поехать в редакцию газеты, где работал Ершов. Предварительно позвонив, выяснил, что журналист уехал в командировку и до вечера вряд ли появится. Этого сыщику и надо было.
В редакции Смирнов представился корреспондентом, который пишет криминальные репортажи. Он «интересовался» заметкой Ершова о смерти матери.
– Собираюсь обобщить похожие случаи, – говорил он секретарше, которая отвечала, не отрываясь от клавиатуры компьютера. – С кем мне удобнее побеседовать?
– Главного редактора нет, – пробормотала секретарша. – Ершов дружит с Потехиной, она, наверное, в курсе. Вон ее стол.
Всеслав подошел к длиннолицей, бесцветной особе в очках, с короткой стрижкой торчком. Она внешне напоминала Григория, что их, скорее всего, и объединило. Стол, за которым работала Потехина, отделяли от остального помещения перегородки из пластика.
– Ольга, – коротко представилась она, по-мужски протягивая сыщику руку.
Он легонько пожал ее сухую ладонь. Потехина вопросительно смотрела на него из-за дымчатых стекол в тонкой стальной оправе.
– Я хочу поговорить с вами о Ершове, если можно, конфиденциально.
Она без колебаний кивнула.
– Разумеется.
По-видимому, Ольга изображала из себя деловую женщину – собранную, предельно лаконичную, спартанской закалки. Похоже, она уделяла много внимания спорту, так как ее плечи и руки имели ярко выраженную мускулатуру.
Смирнов начал издалека, с особенностей характера журналиста и влияния некоторых индивидуальных черт личности на творческий процесс. Постепенно он вовлек Потехину в диалог.
– Вы ходите в спортзал? – спросил он, с притворным восхищением любуясь ее телом.
– Я сторонница здорового образа жизни, – оживилась она. – Вот и Гришу пытаюсь приобщить. Иногда мы ходим обедать в индийское кафе, там подают вегетарианские блюда. Он курит, а это очень вредно, и выпивает. Алкоголь ему противопоказан!
– Почему?
– Пьяный, он совершенно перестает контролировать себя – жалуется на судьбу, выворачивает душу наизнанку, может даже расплакаться. Потом засыпает. А когда протрезвеет, ничего не помнит. У Гриши было печальное детство, – вздохнула Потехина. – Он до пяти лет рос в детдоме, а потом его усыновили. Своих настоящих родителей не знает. Уже став взрослым, он хотел выяснить, кто они, почему бросили его. Оказалось, что его просто оставили у двери Дома малютки. Представляете? Гриша принял это очень близко к сердцу, напился, болтал разные глупости.
– А как Ершов относится к людям? – спросил сыщик.
Ольга пожала широкими плечами.
– Нормально. Он себя считает невезучим – едва родился, от него отказались; едва усыновили, приемный отец умер. А с матерью… ну, с Маврой Ильиничной, ему было нелегко. Она ударилась в религию, заставляла Гришу молиться, чуть ли не поклоны бить, стращала грехами и Божьим Судом.
– Ершов много нагрешил?
– Нет, конечно, – улыбнулась Потехина. – Какой из него грешник? Трудяга, бескорыстный до смешного. С женщинами робеет… Чего у Гриши много, так это самолюбия. Гордый он! А гордыня, как известно, тяжкий грех. Другой бы давно пошел, потребовал бы увеличить себе зарплату, а Гриша молчит. Его в командировки чаще других посылают – он тоже молчит. Когда его приемная мать умерла, он ходил сам не свой, но от помощи наотрез отказался. Похоронил Мавру Ильиничну сам, на свои средства.
– Переживал?
– Ужасно, – подтвердила Ольга. – Получается, последний близкий человек ушел. Опять Гриша один на белом свете остался. Он и статью написал о смерти матери от одиночества, от отчаяния. Знаете, когда родни много, этого как-то не замечаешь – бабушки, дедушки, родители, тетки, дядьки, братья, сестры, будто так и надо, так всегда было и будет. Для Гриши снова потерять семью – тяжелейший удар. Он после похорон стал как в воду опущенный. Решил родственников искать.
– Каких родственников? – насторожился Смирнов. – Вы же говорите, его настоящие родители неизвестны.
– Да… Поэтому он искал родственников по линии приемных родителей. Со стороны отца все умерли, а Мавра Ильинична – не москвичка. Я имею в виду, она не в Москве родилась, а где-то в области. Захотелось ему съездить на родину матери – может, там кто отыщется?
– Ну и как, съездил?
Потехина кивнула.
– Ага. Вернулся чернее тучи. Я к нему пристала: что случилось? Он признался, что его последняя надежда не оправдалась и что никого близких у него теперь нет. Мавра Ильинична тоже была одна, как перст.
– Откуда его мать родом, случайно не помните? – спросил Всеслав.
– Зачем вам? – удивилась Потехина.
– Мало ли… вдруг ее смерть связана с прошлым?
Ольга помолчала, глядя на дотошного собеседника.
– Странный у вас интерес, – промолвила она. – К сожалению, я не могу помнить место рождения Мавры Ильиничны, потому что Гриша мне его не называл. Но люди далеко не всегда продолжают жить там же, где родятся. Вот я, например, появилась на свет в Карелии, где служил мой отец. А теперь живу в Москве. Вы серьезно полагаете, что это имеет значение? И потом, неужели через столько лет кто-то приехал сводить счеты с пожилой женщиной?
– Всякое бывает.
– Чего же ждал этот неизвестный злодей?
Смирнов развел руками. Если бы он знал! Пока все вилами по воде писано и не идет дальше предположений.
– Вы бывали в гостях у Ершовых? – спросил он.
– Несколько раз. Религиозной атрибутики у них пруд пруди. Мавра Ильинична произвела на меня двоякое впечатление: с одного боку – набожность, с другого – то ли страх, то ли… недовольство. Как будто она на весь мир сердита. Может, Гриша от нее набрался и жалости к себе, и непонятной обиды? Мавра Ильинична, когда разговаривала, она в глаза не смотрела, все вниз куда-то или в сторону. Гриша объяснял это ее смирением, а мне было не по себе. Сложные они люди, неприкаянные… неустроенные… не знаю, как правильно выразиться.
– А каких-то магических вещей вы у них не видели? Карт, например, или… восковых фигурок?
Сыщик имел скудный запас информации касательно магии.
– Воск у них был и еще ладан, – ответила Потехина. – Свечей много, бутылочек с лампадным маслом. Только магия с религией не сочетается. Верующие люди разве будут такой грех на душу брать?
Она с подозрением уставилась на Всеслава. Что за вопросы он задает?
Дабы перевести ее внимание в другое русло, сыщик заговорил о проблемах журналистики, о последних криминальных новостях, о том, какой опасной порой становится городская жизнь. Он делал Потехиной комплимент за комплиментом и сумел усыпить ее бдительность. Поблагодарил за интересную беседу, напомнил:
– Пусть этот разговор останется между нами. Григорий Ершов – человек щепетильный, когда речь идет о его личной жизни. Правильно я вас понял? Не стоит его будоражить.
Ольга охотно согласилась.
Из редакции Смирнов поехал к ближайшему таксофону и позвонил Ирине Рудневой, назначил ей встречу. Танцовщица пришла с опозданием. Она была безупречно хороша в трауре – черном платье и небрежно повязанном черном кружевном шарфе.
– Садитесь, – предложил сыщик, открывая перед ней дверцу машины. – У меня к вам пара вопросов.
Она села, достала из сумочки носовой платок и принялась нервно комкать его в руках. Глаза красавицы были сухи, щеки горели лихорадочным румянцем.
– Неприятности?
– Свекровь похоронили, – отрывисто сказала она. – Думаете, это удовольствие? Жуткая процедура. Гроб, венки, яма… Пришлось везти тело в Абрамцево, она так хотела.
– Ирина, почему вы пытались убить Загладина?
Она не ожидала этого выпада, поникла, сжалась…
– Убить? Я… не собиралась его убивать, просто… Хотя не буду отпираться – наверное, я хотела его смерти. Он… унижал меня, издевался! Вам не понять.
– Что вы подсыпали ему в кофе? – «дожимал» Смирнов.
– Точно не помню… какие-то снотворные таблетки. Слава богу, Олег не пострадал! Его вырвало, и… в общем, у меня ничего не получилось. Сейчас я даже рада этому. На меня нашло тогда безумие… я хотела покончить не только с ним, но и с собой. – Ирина заплакала, прижимая к лицу скомканный платочек. – Господи! Когда же Загладин уйдет из моей жизни?