– В журнале прочитала. Почему ты спрашиваешь?
– Интересно. Я вот думаю, что мистические романы не исчерпывают даже отчасти нашу земную реальность, не говоря уже о потустороннем. Смотришь фильм или читаешь книгу – кажется, ну, автор и накрутил! А действительность порой бывает куда круче и ужасает не фантазиями – обыденностью вещей, которые творятся вокруг нас.
Межинов перед тем, как ехать на Осташковскую, к Карине, выслушал доклад заместителя. Тот добросовестно изучил вопрос о новом мексиканском культе Святой Смерти. Оказывается, все обстоит довольно зловеще: поклонение Санта Муэрте, как это звучит на их языке, существует более трех столетий, уходя корнями в древние верования ацтеков, в которых отсутствовало понятие Зла. Существуют такое явление, как смерть, и занятия, сопряженные с ней, – значит, есть и тайная сила, покровительствующая этому.
Статуя Санта Муэрте представляет собой скелет, облаченный в длинный балахон с капюшоном, сжимающий костлявой рукой косу. Ей молятся, приносят подарки, к ней обращаются с просьбами убийцы и все те, кто имеет отношение к преступной деятельности, наркоторговле, разбою и прочие, вынужденные рисковать жизнью либо избравшие сей путь добровольно. Перед Святой Смертью все равны – и богатые, и бедные, и доброхоты, и злодеи. Многие считают, что Санта Муэрте – их сообщница, она не осуждает, а помогает. Некоторые приносят ей человеческие жертвы.
– Неужели это существует в наше время? – моргая глазами, воскликнул майор.
Межинов и сам, признаться, был ошарашен «красочными» подробностями.
– А как на подобный культ реагирует католическая церковь? – спросил он. – Ведь Мексика – католическая страна, или я ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, – криво улыбнулся майор. – Церковь долгое время подавляла поклонение Смерти, но оно возродилось и… набирает силу. Просто кошмар! Влияние мировоззрения ацтеков оказалось не так-то легко вытравить. Здесь имеет место целая философия. Не везде Санта Муэрте выглядит скелетом в балахоне: иная трактовка ее образа – унизанная драгоценностями рука, в которой Смерть держит весь мир. Знаете, в этом что-то есть.
– Давай, поговори еще! – оборвал его Рудольф Петрович. В минуты раздражения или непонимания он обращался к подчиненным на «ты», чего в другое время себе не позволял. – Сейчас мы дойдем до идеи, что и нам неплохо бы заручиться поддержкой этой Святой. Разве нет?
Майор смешался. Нечто похожее мелькнуло в его уме, но он привычно отогнал крамольную мысль.
– Может быть, в Москве появились последователи культа Санта Муэрте? – робко предположил он.
Межинов хотел возразить, возмутиться… призвать к здравым выводам. Передумал. В словах майора могла быть правда. Столько развелось вокруг суеверий, диких «учений», идолопоклонства, различных «братств», что в голове не укладывалось.
– Надо проверить, – сказал он без иронии.
– А как?
– У вас есть агентура? – перешел на «вы» подполковник. – Вот и работайте.
Теперь, сидя рядом с Кариной на лоджии, вдыхая напоенный ароматом отцветающих деревьев воздух с примесью городской пыли и дыма, Межинов сопоставлял доклад майора с ее рассказом.
Она захотела курить, вставила сигарету в длинный мундштук, затянулась и… раскашлялась.
– Ты обращалась к врачу? – спросил подполковник, понимая всю бесполезность вопроса.
– А, ерунда, – отмахнулась Карина. – Дым в глаза попал, в горле запершило.
Межинов продолжал смотреть на нее, ждать ответа.
– Ну, да, да! У нас в «Анастазиуме» свои специалисты, я ходила, попросила прослушать легкие… все чисто. Вчера была в поликлинике, рентген делать не стала за ненадобностью – сдала только анализ крови. Все показатели в норме. Тебя это успокоило?
– Покажи данные анализа.
Карина вздохнула, закатила глаза, но решила не спорить – ушла в комнату и через пару минут вернулась с заполненным лабораторным бланком.
– Вот, изволь! Это смешно.
Подполковник, не будучи знатоком в медицине, все же кое-как разбирался в общих понятиях. Данные, указанные на бланке, его удовлетворили.
Карина опять поперхнулась дымом, начала кашлять.
– Давай я договорюсь в нашей санчасти, – предложил Межинов. – Там хорошее оборудование. Мне не нравится твое состояние.
– Мы превращаемся в параноиков, Рудольф, – усмехнулась она. – Уволь, пожалуйста! Шутка не должна переходить условленных границ. Иначе она приобретает оттенок дурного тона.
С улицы доносились собачий лай и звуки ударов по мячу. Подростки во дворе играли в волейбол. Чей-то пес азартно облаивал эту забаву.
– А если кольцо – не шутка? – с дрожью в голосе произнес Межинов.
– Тогда молись перед сном Санта Муэрте! – жестко сказала Карина.
Ее слова так не вязались с этим погожим летним днем, душистым ветром, шумом зеленой листвы и игрой в мяч, что по спине подполковника волной прокатился озноб.
Глава семнадцатая
Запах прошлогоднего сена, невыделанной кожи и дегтя забивал дыхание, горло перехватил тугой спазм. Локшинов захрипел и… проснулся.
Давно ему не снился этот сон: деревянный сарай, лопаты, грабли и коса в углу, пустые рассохшиеся бочки, шкурки кроликов на крючках под потолком и петля… жуткая боль в груди, наливающаяся кровью голова… Он годами вскакивал по ночам, обливаясь холодным потом от повторения кошмара. С тех пор, как сестра Лиза вытащила его из петли, он начал глохнуть. Слух ухудшался медленно, словно Локшинов хотел воздвигнуть между собой и прошлым непроницаемую стену тишины.
Визит человека, который назвался краеведом, всколыхнул то, от чего Демьян Васильевич старательно закрывался.
Господин Локшинов вскочил и пошел в ванную принимать контрастный душ. Ледяная вода после горячей и наоборот – отличное средство прийти в себя.
В гостиной царил полумрак – с некоторых пор яркий свет раздражал Демьяна Васильевича. Его раздражали женщины, разговоры о любви, секс, романтические фильмы и даже лирические песни. Уехав из Березина, он надеялся зажить новой жизнью, но не смог. Дамы, с которыми он общался, вызывали до того стойкое отвращение, что ни о каком сближении речь не шла. Смирившись с уделом одинокого мужчины, Локшинов замкнулся. Живут же монахи в монастырях, уговаривал он себя. И католические священники не воспринимают свое положение как трагическое. Безбрачие не приравнивается к непоправимому несчастью.
Постепенно он привык жить один. Внешняя красота привлекала к нему внимание прекрасного пола, а сдержанность придавала ореол загадочности. Женщины, отчаявшись вызвать ответное чувство, начинали строить предположения – от болезненной стеснительности до импотенции. Они были и правы, и не правы.
Чем только не занимался Демьян Васильевич, дабы вернуть прежние лихость и задор, интерес к женщинам и естественное сексуальное влечение. Все закончилось в том сарае! Ни специальные аутотренинги, ни физические упражнения, ни йога, ни разные популярные оздоровительные системы не срабатывали. Ему надоело сражаться с собственной тенью, и он все бросил. Стал жить, как получается, – без азарта, огонька. Потух его костер раз и навсегда: видно, так суждено было. Как ни странно, остальные интересы тоже угасли. Деньги, карьера, благосостояние стали безразличны Локшинову. Будто он попробовал чего-то запретного, и этим отказался от своего будущего.
Он привык жить тускло, без ожиданий, без надежд. Он привык быть человеком безликого мгновения – серого, туманного, как унылый осенний день.
Есть судьбы, в которых события и переживания распределены по годам более-менее равномерно, есть судьбы – подъемы и спуски, есть крутые горки, есть стоячие болота – кому какая выпадет. Демьяну выпала горящая звезда: летела, сияла – аж душа его замирала от восторга; упала – все вокруг выжгла дотла, подняла в воздух черную тучу, горячий пепел. Не стерпел он, хотел уйти навеки… Сестра помешала, срезала петлю тупой косой. Дура! Он так и не заставил себя почувствовать к ней благодарность, так и не сумел простить. Зачем она влезла в чужое дело? Как посмела?
Потом уже, когда ушла за горизонт туча, рассеялся пепел… Локшинов понял, что повторить неудавшуюся попытку покончить с собой не сможет. И еще одно дошло до его сознания. Звезда хороша в небе – а в руках не каждый ее удержит: она обжигает нестерпимой болью, слепит глаза, высушивает сердце. Остается после нее след – черная пустыня.