– Ну и что? – так же беззвучно сказала Ирина. – Разве это повод для ненависти? Я тоже боялась, пока не осознала, насколько страх разрушителен.
– Прости меня, – Руднев опустился к ее ногам, обнял ее гладкие, твердые от балета икры совершенной формы. Его сердце затопили нежность и раскаяние. – Прощаешь?
– По-христиански, – вздохнула она, в шутку перекрестила его. – Исключительно для собственного спасения.
Ирина мгновенно переходила от слез к радости и от отчаяния к умиротворению. Она умела привнести юмор в самую безнадежную ситуацию.
Руднев увидел ее по-новому, поразился собственному дремучему непониманию того, какая женщина волею судьбы оказалась рядом с ним – яркая, много пережившая, светлая… и одновременно темная, смутная, как первобытная ночь. Ему, с его правильностью, всегда не хватало бездны, куда можно было бы броситься очертя голову.
– Я все еще лечу… – прошептал он, потянулся к ее губам.
– Куда?
– На твой огонь… или в твою глубину…
Антону надоело сидеть в спальне одному. Он слез с кровати и пошлепал на кухню, откуда доносились голоса родителей. Мальчик остановился на пороге, наблюдая, как мама и папа целуются. Это было захватывающе…
Котлеты равномерно обжаривались в масле, рядом кипел овощной суп, в духовке доспевали пирожки с повидлом.
Светлана Межинова не любила готовить, но занималась этим исправно. Она поддерживала в квартире чистоту, стирала и гладила, таскала из магазинов тяжелые сумки, обеспечивала уют сыну и мужу, бегала на работу. Иногда Светлана успевала даже заскочить в парикмахерскую или купить себе обновку – кофточку, юбку, туфли. Хотелось отдохнуть где-нибудь в Болгарии, на Золотых Песках или хотя бы в Крыму, жить в номере со всеми удобствами; загорать на благоустроенном пляже, купаться в чистом, прозрачном море, собирать ракушки и выброшенные на берег прибоем камешки. Позволяют же себе другие люди?!
Карина наверняка не раз бывала на курортах, и за границу ездила. Таким женщинам судьба дает много, а за что, непонятно. Какие заслуги у Карины? Да никаких! Характер вздорный, лени хоть отбавляй, мужчинами крутит, как ей заблагорассудится, но замуж не торопится. И правильно! Живет в свое удовольствие… спит, сколько хочет, покупает себе модные тряпки, ни о чем не заботится. Небось, не вскакивает в семь утра готовить семейству завтрак – встанет, потягиваясь, пойдет вразвалочку в ванную, понежится в воде с душистой пеной, причешется, накрасится, разоденется, как принцесса, на работу едет не в переполненном метро, а на такси. В общем, нет справедливости в этом мире.
Светлана не заметила, как ее мысли с раннего утра плавно направились в сторону Карины и потекли неудержимым потоком.
Уже с детства пошло у Серебровой незаслуженное везение – росла она в обеспеченной семье, ни в чем не нуждаясь, тогда как Светлана донашивала вещи старшей сестры, ходила в школу со старым портфелем, а фрукты и конфеты получала только по праздникам. Повзрослев, Карина являлась на вечеринки в красивых платьях, золотых украшениях, пользовалась хорошей косметикой, духами, о которых Светлана и не мечтала. Ясно, что внимание всех мальчиков было приковано к ней. Умом Сереброва не блистала, зато выпендривалась, как только могла.
Почему так происходит? Карина палец о палец не ударит для Межинова, а он без ума от нее. Сидит, бывало, задумчивый, за столом чудом ложку мимо рта не проносит – все о ней мечтает. Телевизор смотрит – будто мимо экрана глядит. Окликнешь – с третьего раза отзывается. И в постели как чужой: ласкает по обязанности, не от страсти. Правда, бывают порывы пламенные, жгучие, но лучше бы их не было! Это Рудольф не по жене истосковался – по Карине, изнемог от неудовлетворенного желания. Обнимает Светлану, а представляет себе ту, проклятую!
Госпожа Межинова переворачивала котлеты, а слезы с шипением капали на сковородку. Ну вот, опять придется идти на работу с распухшими, красными глазами.
Звонок в дверь застал ее врасплох: муж пришел на обед. Неужели время так быстро пролетело? Она поспешно умылась холодной водой, пошла открывать. Рудольф Петрович не заметил заплаканных глаз жены, казалось, он и саму Светлану едва увидел. Сел за стол мрачный, как черная туча.
– Что-то случилось? – спросила она.
Супруг не ответил, продолжая созерцать нечто внутри себя. Светлана заметила, что на висках у него за последний месяц начала пробиваться седина. А ведь ему нет еще тридцати шести.
Он без аппетита съел немного супа, от котлет и пирожков отказался.
– Не хочется. Пойду, покурю на балконе.
Светлана изо всех сил старалась казаться веселой. Она, напевая, вымыла посуду, пошла одеваться. Сегодня у нее репетиция вокального ансамбля, потом хора – домой удастся вернуться не раньше десяти.
– За тобой придет машина? – уже одетая и причесанная, заглянула она на балкон. Может быть, муж подвезет ее до дома культуры.
Межинов стоял спиной, он даже не повернулся.
– Рудик!
– Не называй меня этим идиотским прозвищем! – его глаза метали молнии. – Сколько раз повторять?!
Светлана опешила. К его постоянному раздражению она уже притерпелась, но эта вспышка бешенства переполнила чашу. Слезы хлынули по ее лицу, размазывая тушь и румяна.
Рудольф Петрович смотрел на дрожащие губы жены, на весь ее несчастный, оскорбленный незаслуженной обидой облик и раскалялся добела. Черт его дернул ехать домой обедать! Поел бы спокойно в столовой или ближайшем кафе… здесь все равно кусок в горло не лезет. Чем сильнее одолевал его страх за Карину, тем больше злился Межинов на супругу, подчиненных, соседей, знакомых, на прохожих. Потому что всех их эта ползучая, неведомая опасность, которую он не в состоянии даже осмыслить, обходила стороной.
«Почему именно Серебровы? – спрашивал себя Рудольф Петрович. – Именно Зоя Павловна, Карина? Как они попали в «черный список»?»
Громкие всхлипывания Светланы выбивали его из колеи, мешали думать.
– К дьяволу! – взревел подполковник, вылетая мимо нее в коридор. – Надоели твои сопли! Не нравится такая жизнь – разводись! Имей же гордость, наконец!
Он хлопнул дверью, а жена разрыдалась в голос, срывая с себя бусы, клипсы, купленную вчера модную блузку. Вырядилась, как кукла, а с Каринкой ей все одно не сравниться! У той наряды и побрякушки только подчеркивают неотразимость, а Светлана выглядит в них жалко, будто вымаливает внимание окружающих.
Она подошла к зеркалу, ужаснулась: вся опухшая, красная, в потеках туши, с безумными глазами. На работу в таком виде лучше не появляться.
Дрожащими руками Светлана накапала в рюмку корвалола, выпила. Хорошо, что сын еще не скоро придет с прогулки. Мальчику незачем знать о семейных конфликтах. Успеет еще, нахлебается. Как сказал Межинов? Разводись… Слово, которого она панически боялась.
– Я не хочу с ним расставаться, не хочу! – шептала женщина, содрогаясь от внутренней боли. – Тогда зачем я плачу? Были и в моей жизни минуты торжества, когда я чувствовала свою победу над Кариной. Ведь на мне женился Рудольф, не на ней! Мне он надел на палец обручальное кольцо, со мной засыпает и просыпается в одной постели! Я родила ему сына, не она.
– А душа его в это время – с ней! – возразил Светлане голос ее сердца. – С ней его мысли, его мечты. И с тобой он живет потому только, что Карина его отвергла. Она не пожелала выйти за него замуж, а ты и обрадовалась, ухватилась за парня мертвой хваткой! Перед собой-то лукавить бессмысленно. Не ты отбила Межинова у соперницы – она сама отдала его тебе. А ты удержать его не можешь, от того и воешь по-звериному, и слезы льешь! Рвется он от тебя к ней… хоть умри.
Она накапала вторую порцию лекарства, проглотила, морщась. Надо разводиться! Прав Рудольф… раз нет сил находиться рядом, лучше расстаться. Словно в дурмане промелькнули шальные надежды, неудержимая страсть ее к Межинову, проводы в армию, торопливые, жаркие объятия в темной комнате, ревность и отчаяние, нахлынувшее счастье от его предложения пожениться… Ничего не понимала, ни о чем не спрашивала! Любит ли? Хочет ли он ее так же, как она его?