А если же и от этого винодельческого города свернуть на юг, то там через два дня пути впереди вырастут высокие стены из темного камня — Лорнейские врата. Из Лорнейских врат выходило шесть дорог, ведущих в любое место Ноэля, будь то Гаиврарский перевал либо тропа в Альбаос. Именно поэтому Лорнея приблизительно шесть веков назад получила добавочное имя — Врата, Лорнейские врата. Некоторые же называли этот город более простым именем, популярным среди населения — городом Шести дорог.
Юлиан, поглаживая холку Тарантона, смотрел то влево — на раскинувшиеся и оцелованные солнцем виноградные плантации, то вправо — на светлые воды бухты Нериум. Вдоль тракта россыпью вырастали деревушки, жители которых с утра до ночи были заняты на полях. Морской бриз играл с короткими волосами Юлиана и светло-васильковым плащом, украшенным вышивкой и скрепленным на плече серебряной фибулой в виде олеандра. Конь шел легкой рысью, стуча копытами по тропе.
Где-то впереди, между тянущейся встречной вереницей подвод, граф Лилле Адан разглядел знакомое лицо: с крючковатым носом и мохнатыми бровями, которые заканчивались уже у волос. Кажется, что ленно развалившийся на облучке возничий тоже был обласкан бризом и даже прикрыл глаза, смакуя состояние от этого прекрасного вечера. Наконец, он открыл их, и мужчина, по-ноэльски сухой, худой и гладко выбритый, увидел Юлиана. Когда конь поравнялся с повозкой, то пожилой возничий даже привстал с сиденья.
— Тео Юлиан! Да осветит солнце ваш путь! Вы в Луциос?
— Да, Мильер. В городе никаких страшных новостей не слышал?
— Нет, все спокойно вроде, тео… — озадаченно ответил слуга и почесал свою плешивую макушку. — Да, тихо и мирно…
— Хорошо, Мильер. Поторопись, скоро стемнеет.
— Конечно, тео Юлиан. Спасибо за заботу.
С этими словами слуга кинул взгляд назад, на скрученные и бережно сложенные в повозке дорогие ткани, прибывшие этим же днем из Виарке, южного города, а затем снова посмотрел вперед. И чуть подстегнул мулов.
Стены Луциоса вырастали и, в конце концов, Юлиан въехал в стрельчатую арку ворот. Здесь гравийная дорога расширялась, обрастала брусчаткой и разветвлялась на множество улочек. Те растекались по городу, подобно реке. А главным рукавом дорога шла к порту и проходила мимо рынка, между расположившихся по бокам лавок, кузниц, таверн и доходных домов. Именно от порта и к порту тянулись бесконечные вереницы повозок, всадников и деловитых людей с договорами в сумах, перекинутых через плечо.
В выставленных на подоконники домов горшках красовались миниатюрные голубые олеандры вперемешку с нежными орхидеями и зимнестойкими кактусами — опунцией, что радовала глаз своим пестрым розовым или желтым цветом.
Стройные каменные дома облицовывали со второго этажа светлым деревом, а входы украшали ленточками, от белого до голубых цветов. Если же в арке двери висела красная лента, то это означало, что в доме царил траур — красный, по мнению Ноэльцев, был цветом скорби и печали. Он сопутствовал самой смерти, и жители южных земель Альбаоса связывали все его оттенки всегда с кровью и страданием.
Люди, чистые и ухоженные, шумно общались меж собой. У лотков очень живо обсуждали цены товара в сеттах, даренах, треволах и иадах. Звенели серебряники и бронзовички из всех уголков Сангомара. По улочкам гулял морской ветер, залетающий под светлые одежды жителей и играющий в каштановых и серых шевелюрах. Посреди этого потока жизни почти на голову над всеми высился Юлиан.
Многие жители Луциоса, завидев высокого мужчину, сразу же узнавали в его лице и костюме графа Лилле Адана. Тогда они почтительно расступались, пропуская того, чья семья обладает всем Ноэлем. Как шутили в народе — «Проще сказать, что не принадлежит в Ноэле семье Лилле Адан».
В отличие от северян, народа темного и необразованного, ноэльцы знали про существование вампиров. Поэтому все прекрасно понимали, кто такие Лилле Аданы, хотя и не осознавали, отчего Мариэльд живет так непозволительно долго. Уже обычным делом было отправление в графский особняк из тюрем приговоренных к смерти людей, где те бесследно пропадали. Привыкли ноэльцы и к странным городским соседям, которые не имели в доме ни крошки хлеба, зато время от времени посещали тюрьмы. Воспринимали это горожане сдержанно, чуть стиснув зубы, но терпели. Терпели не так спокойно, как южане, которые и бровью не вели при виде клыков, но и не так бурно, как северяне — никто не хватался за вилы и ножи.
И хотя ноэльские вампиры спокойно приобретали смертников из тюрем, они все-таки не выпячивали свое происхождение и предпочитали с улыбкой отмалчиваться при общении с каким-нибудь матросом с северного корабля. «Да байки это все. Ну какие вампиры, о чем Вы…» — шептали они и качали головой, усмехаясь при виде подуспокоившегося человека с севера. Впрочем, моряки редко покидали Портовый город и бродили, в основном, между складами, борделями да харчевнями, так что искренне верили, что байки про кровососов — это всего лишь байки. Иной матрос и мог увидеть во рту случайного собеседника клыки, побелеть и потом рассказывать на своем Дальнем Севере, что видел вампира, живого, демоническую тварь! Да вот только родня и друзья обменивались друг с другом понимающими улыбками, переглядывались меж собой, как бы говоря «Эка морячок шутки шутит… Посреди города, да вампир… Видано ли дело».