И теперь я снова жила в городе своего детства. В городе, о котором, выясняется, знала настолько мало, что не догадывалась, какое зло могло в нем притаиться.
Трудно определить, что за нотка тогда во мне зазвучала. Но что делать в таких случаях простому человеку?
Спрятаться в квартире и не высовываться даже за куском хлеба? Или бросить вызов причине параноидального страха, который, если сразу не пресечь, глубоко внедриться в душу, укорениться и распустит метастазы. Как обезопасить себя от его посягательств?
Я любила свое тихое, комфортное жилище, и практически не расставалась с домашними стенами, но вряд ли согласилась бы превратиться в агорофобика и сдохнуть от голода или страха, только потому, что какой-то психованный может выбрать меня в качестве своей следующей жертвы.
Эта актриса, Мирослава Липка, юная и беззащитная, ничем не заслужила такого несправедливого конца для своей цветущей, многообещающей жизни.
Кем бы ни был убийца, но никто, никакая земная или высшая сила не давала ему право назначать кому-то смертный час. Любое бездушное существо, что сознательно отбирает жизнь у другого, должно быть наказано. Неумолимо, неотвратимо наказано. И пусть не дрогнет рука палача, когда наступит момент воздаяния!
Красавец-театр возвышался над «Белой площадью» несокрушимым Сфинксом.
Я чувствовала, что могучее белое здание могло поведать о многом, будь у него способность речи. Но оно хранило вечное безмолвие.
Зато, несомненно, есть люди, которым найдется, что сказать.
А милиция пусть надеется сама на себя.
Глава 5
Казалось, цель высоких потолков и мраморных стен в большом и светлом холле театра - внушать исконный трепет перед холодным благородством языческого храма. Портреты местных талантов расположились ровными рядами и горделиво взирали на меня сверху вниз.
Огражденная от посетителей стеклом, как в аптеке, меня встретила престарелая вахтерша, с важным видом, словно снежная королева, восседающая на троне вахты. Руки с деловито скрещенными пальцами неподвижно покоились на столе. На голове, будто сказочный чурбан, красовался высокий старомодный начес из искусственных каштановых волос. В точности такие же холодные и блеклые как стены холла глаза смотрели от чего-то строго и неприязненно.
– Здравствуйте, – обратилась я в окошко. – Вы не подскажите, как можно увидеться с руководителем «Молодой сцены»?
Две бесцветные стеклянные бусины скользнули по мне с придирчивой оценкой, а на узком сухом лице недовольно стянулись в тонкой полоске губы вахтерши. Когда она заговорила, рот ее почти не открывался, только немного подрагивал, пропуская мало разборчивый скрипучий звук, словно приоткрывалась крышка старого сундука.
– Что такой у всех интерес к руководителю сегодня? То милиция пожаловала… А тебе что надо?
– Я из газеты. – В эту фразу я постаралась вложить максимум достоинства и самоутверждения. Но, поняв, что этого не достаточно, добавила уже обстоятельнее:
– Разумеется, по делу.
– Удостоверение покажи, – ничуть не оттаяла вахтерша.
Я тряхнула сумочку, мысленно отдавая должное старой привычке ничего из нее не выкладывать и, не смотря на весь сыр-бор, там всегда находилось именно то, что могло пригодиться, в том числе и удостоверение корреспондента.
«Снежная королева» нацепила на переносицу очки и через толстые выгнутые линзы вчиталась в предоставленную пластиковую карточку, поглядела исподлобья, составляя идентификацию, и проворчала, наконец, куда-то в нос.
– На фотографии волосы длинные, ее менять надо… Как я знаю, что это ты? Машут они мне тут непонятно чем...
– Простите, – напомнила я нетерпеливо. – Вы мне скажете, где я могу найти руководителя?
Вахтерша снова недоверчиво осмотрела меня.
– Глаза вроде твои... Повернешь налево, дальше прямо по коридору, последняя дверь.
Не успела я отойти на полшага, как она забубнила себе что-то под нос. Похоже, это являлось ее любимым занятием, которое мне не посчастливилось прервать своим появлением...
Когда я внедрилась в кабинет, пышная круглолицая женщина лет сорока громко плакала, сотрясаясь всем телом и роняя крупные слезы на дощечку отполированного стола. Она не заметила, как я вошла, да и вряд ли это обстоятельство ее интересовало.
Я догадалась, что это и есть руководитель «Молодой сцены» – Лариса Михайловна, как сообщала небольшая табличка на входной двери.
В убогой обстановке кабинета резкий запах валерьянки смешался с застоявшимся запахом дешевых сигарет, и, хотя единственное окно было распахнуто настежь, но духота все равно оставалась здесь, плотно вжимаясь в небольшое помещение и отбирая возможность свободно дышать.
Возле женщины сидели две девушки и парень. С трудом подавляя истерику, они производили очень слабые и, судя по всему, бесполезные попытки утешить руководителя.
– Бедная моя девочка, – стонала женщина, глотая слезы. – Умница моя…
Бумажные салфетки в трясущихся руках превращались в бесформенные комки, она то разрывала их, то снова складывала, совершенно не владея собой от несчастья.
Молодые люди растерянно повернулись, не понимая моего присутствия. Мне стало неуютно из-за этого вторжения. Я прилипла ногами к полу у входа, и не смела шевельнуться.
– Простите, – сказала я сбивчиво. – Знаю, что не вовремя, но, может, позже кто-то захочет поговорить со мной…
Сделав усилие, я все же сдвинулась с места, положила на стол визитку и вышла.
В коридоре царил полумрак и я чудом не заблудилась, пытаясь разглядеть обратный путь. Или это слезы застилали глаза?
Когда развиднелось, передо мной возникли три широкие, зеркально гладкие ступени, ведущие в холл. На первой же из них я поскользнулась – и лететь бы так до самого выхода, но откуда-то взялся тот молодой человек, видимо, шел навстречу. Его рука, как стальной браслет обхватила мое запястье, я ощутила боль, но смогла удержать равновесие. Он сделал это машинально, в силу хорошей реакции. Наши глаза встретились лишь на мгновение, я не успела заметить ничего, кроме высоко роста и черной одежды. Не сказав ни слова, он отпустил мою руку и пошел дальше, растворившись в темном коридоре практически как тень.
Какое-то время я стояла на месте, приходя в себя и собираясь с мыслями. И все-таки отправилась домой. День считался испорченным. Того радостного настроения, с которым я вышла сегодня на улицу, вроде и не бывало.
Но во мне как будто что-то переменилось тогда. Я еще не понимала, что именно. Включился тайный внутренний механизм, завелся на все обороты и дал волю неосознанным эмоциям. Все, что после этого со мною происходило уже не зависело от самоконтроля.
Глава 6
Я ошиблась, думая, что найду покой дома.
Покоя не стало.
Страшно не хотелось о чем-либо думать, но мысли цеплялись, как назойливые мухи, от которых невозможно увернуться.
Окна моей квартиры выходили на центральный кольцевой перекресток. Он широко раскинулся на четыре стороны ровным серым покрывалом, отороченный по контурам пышными многоцветными клумбами. Это был самый центр города. Здесь начиналась и простиралась к театру «Белая площадь».
Мне нравился этот вид на рассвете или поздно ночью, но днем он внушал раздражение. По улицам с грохотом проносились грузовики, тряслись развинченные автобусы и шныряли легковушки. Пусть их было не так уж много, но они успевали поднимать облака пыли и врываться в тишину моего уединенного мира.
К вечеру слышались молодежные гуляния, песни под гитару, иногда пьяные выкрики, но к двум часам ночи все стихало, окна в соседних домах потухали и на улице оставались только фонари, которые тихонько вглядывались в мои окна грустными глазками брошенных в темноте щенят.
Тогда я выходила на балкон и долго смотрела на ночной перекресток. Совершенно одна в этом пространстве и, казалось, – в целом мире. В легкой пижаме и халате я стояла на краю балкона, будто несясь навстречу ветру на носу неведомого корабля, отправляясь в сказочное путешествие по усыпанному крошечными огоньками небу.