– Я только решила предложить тебе согреться и перекусить.
– О, Господи! – Протянул капитан сконфужено. – Спасибо. Но у меня с собою термос и бутерброды. Тебе не нужно было выходить.
– Но я уже вышла. И к тому же простояла у плиты больше часа.
Леша вздохнул:
– С тобой невозможно спорить. Ну только если не на долго…
Когда с бульоном, а затем и с десертом было покончено, уже далеко за полночь капитан снова стал собираться на улицу. Я вспомнила о холодном влажном воздухе, частых порывах ветра, про его одинокий пост, и вконец, хорошо все обдумав, предложила Алексею никуда не ходить, оставаться у меня дома.
Он поднял удивленные глаза, я поспешила объяснить свое предложение.
– Тебе придется торчать под подъездом на протяжении всей ночи, оберегая меня как английскую королеву. Разве остаться в квартире не лучший вариант? И тебе спокойнее, и меня совесть не замучит. Я могу постелить тебе на диване в гостиной…
Заметив его колебание, быстро добавила:
– Давай обойдемся без стеснений! Кому еще я могу доверять, если не тебе?
Леша неожиданно залился краской стыда, словно подросток, и я с запозданием сообразила, что такие слова могли нанести ущерб тем чувствам, что он испытывал ко мне. Я, считай, в лоб заявила ему, что никогда и ни при каких обстоятельствах он не будет восприниматься мною, как мужчина. Но с другой стороны, я надеялась, что он примет мое доверие, ведь, кокой бы не была ситуация, но никому другому я не разрешила бы остаться на ночлег в моем доме. И все же этот аспект, видимо, оказался принят во внимание. Одновременно растроганный и гордый таким обстоятельством, Алексей, колебавшийся в действительности не так уж долго, почесал колючий подбородок и уверенно кивнул.
– Ну тогда ему точно сюда не пробраться!
Я гостеприимно развела руками:
– Располагайтесь, как дома, капитан! Могу предложить немного марочного вина, у меня в холодильнике как раз стоит початая бутылка.
– Нет, ну что ты, мне нельзя. – Улыбнулся Алексей. – Но раз уж я твой гость, то, пожалуй, метнусь в душ. Ты не возражаешь?
– Нисколько.
Как и обещала, я постелила чистую постель на диване, подозревая, что сегодня Чадаев уже не станет пробираться ко мне в квартиру, чтобы задушить или застрелить. А потому предпочитала, чтобы Борщев спокойно отдохнул, ни о чем не тревожась, а то ведь я, правда, слишком дорогого ему стою.
Наполнив бокал вином цвета насыщенного янтаря, вдыхая божественный и богатый его аромат, я неспешно прогуливалась по квартире, чувствуя неожиданный покой и тепло в душе, и зная, что это ненадолго, старалась насладиться коротким тайм-аутом, чтобы отдохнуть от напряжения и каверзных мыслей в голове.
Сама не понимаю, как такое произошло, скорее всего, я просто следовала привычке, забыв о всякой осторожности, забыв даже безоговорочный приказ Борщева. Почти бессознательно я растворила дверь балкона, ежась и кутаясь в длинный халат, вышла на улицу и посмотрела на непроглядное небо, находившееся настолько низко, что, казалось, до него можно было без проблем дотронуться рукой.
Я набрала в легкие воздух, в надежде почувствовать ароматы цветов или вишен, таких необходимых, способных подтвердить неповторимость, тонкость, превосходство природы. Превосходство жизни! Но в этой застывшей, наполненной сыростью и запахом гнили ночи, не было ничего радушного, прекрасного или просто обнадеживающего.
Прислонившись к краю балкона, я посмотрела на полюбившийся мне перекресток, стремясь найти в нем хоть какие-то признаки былой прелести и восторга. Как же все переменчиво в этой жизни. То, что было вчера неописуемой живой красотой, сегодня уже наполнено мраком, дышит смертью. То, что радовало вчера, сегодня отбирает последнюю надежду…
Я задумчиво пригубила вино, но внезапно поняла, что больше не ощущаю бокал в своей руке. Услышала, как он беспомощно разлетелся на мелкие осколки где-то далеко внизу, столкнувшись с асфальтом. Но я больше не думала о нем… Не думала ни о чем.
Я оторопело, не двигаясь смотрела на угол дома.
Точно на том месте, где и предполагал Борщев, стоял Кирилл Чадаев.
Он был одет как в тот раз, когда я видела его впервые – в длинный кожаный плащ и плотную вязаную шапочку. Но сомнений не было – то был именно он. И он не сводил с меня глаз.
Страх ударил в голову, будто непосильная доза алкоголя, в миг все поплыло перед глазами, а живот скрутила холодная судорога. Я резко метнулась обратно в комнату, и, запутавшись в занавесках, рухнула на пол как подкошенная. Не в силах подняться, цепляясь за край подоконника, царапая и ломая ногти в панике, старалась как можно скорее запереть дверь балкона, и когда, наконец, смогла это сделать, прижалась к ней спиной, в ужасе ухватившись за голову.
Все же он там! Он там! Он пришел меня убить!
Из ванной выскочил Борщев в наспех застегнутой рубашке и брюках.
– Мне показалось, – вскричал он, несясь ко мне навстречу. – Или хлопнула дверь балкона?
Я не могла разомкнуть рта от страха.
Леша выкрикивал еще что-то, встряхивал меня, но я находилась будто в ступоре. Он помог мне подняться на ноги и отвел на кухню.
– Ты что, хотела выйти на балкон? Зачем? Я же запретил тебе! Разве ты не понимаешь, насколько это опасно?
Он приставил к моим губам чашку с водой и заставил выпить. Затем набрал еще воды, посчитав, что этого не достаточно, но я резко замотала головой, протестуя, и Леша сердито пригрозил:
– Либо говоришь мне, что случилось, либо я сейчас же звоню твоему отцу!
Я взяла чашку, но ничего не сказала.
Однако в этот миг одна очень необычная, почти незаметная деталь привлекла мое внимание.
Я смотрела поверх чашки на свой холодильник, сплошь обклеенный цветными напомнашками, смотрела во все глаза, боясь, что у меня начались галлюцинации, что я окончательно сошла с ума…
Поставив чашку на стол я медленно встала, едва не падая в обморок, не сводя с него глаз… с того странного предмета, постороннего предмета, никогда раньше не бывавшего ни в моем доме, ни в моей кухне, ни тем бом лее на моем холодильнике.
– Аня, ты скажешь мне, что происходит? – Голос Борщева звучал почти отчаянно.
Как в каком-то кошмарном сне я потянула руку к тому месту на холодильнике, где напоминашек было особенно много, наклеенных одна поверх другую, схожих по форме на растрепанного разноцветного осьминога, из-под брюха которого выглядывал едва заметный темный уголок. Я уже не сомневалась, что это было. Но дотронуться до него оказалось несказанно трудно, несколько секунд я не дышала, понимая, что сейчас я открою ящик Пандоры, что обратного пути уже не будет, что вся суть происходящего кошмара станет явной просто сейчас…
Осторожно, не дыша, я дотронулась до того злополучного уголка, потянула его, содрогаясь всем телом от того, что открывалось моим глазам. Сперва я увидела на изображении часть чьей-то руки в свете вспышки, затем жгуче-черные длинные волосы, разметавшиеся по траве…
– Все же, – выдавила я сквозь парализованную от шока гортань. – Все же он оставил мне послание, Леша… Ты был прав… Господи… Ты был прав…Это страшный человек!
Истерически всхлыпывая я подала Алексею небольшой палароидный снимок. На нем была Мирослава Липка. Только что убитая Мирослава Липка.
– Вот зачем он был здесь… Он хотел, чтобы я знала…
– Чертов псих, – сквозь зубы выкрикнул Борщев, и схватил меня за руку.
– Так ты выходила на балкон? Ты была там? Ты его видела, да? Поэтому испугалась?
И не дожидаясь, что я скажу, капитан схватил пистолет и побежал к двери.
– Нет, – опомнилась я, бросаясь за ним. – Не выходи, Леша! Он слишком опасен! Не нужно, пожалуйста…
Но он уже выскочил из квартиры.
– Запри дверь и звони в милицию, – эхом разнесся его голос по подъезду.
Я упала в пороге, и продолжала умолять:
– Леша, нет… Леша, он же убьет тебя, он тебя убьет…
Через минуту на улице послышались два отдаленных хлопка, не оставляя сомнений в том, что это были выстрелы. Я похолодела от ужаса, не в силах даже закричать.