Отчего-то я точно знала, что это стреляли в Борщева.
Еще через минуту я услышала шаги в подъезде.
Шаги, которые не могли принадлежать капитану, всегда ступавшему тяжело и быстро. Те шаги были очень легкими, почти бесшумными, неторопливыми и уверенными.
Это убийца поднимался по темным ступенькам подъезда. Я знала это так же точно, как и то, для чего он идет сюда.
Я увидела в полутьме его силуэт, он уже приближался. Высокая широкоплечая фигура в черном словно вырастала из недр подъезда…
И в тот момент, когда я практически сдалась, чувствуя себя слабой и беспомощной марионеткой в его жестокой игре, с неожиданной яростью я набросилась на дверь всем телом и захлопнула ее за миг до того, как он появился на лестничной площадке.
Сердце билось как загнанное.
Не сдаваться! – твердило оно с каждым новым ударом.
Не сдаваться!
Злорадная улыбка исказила мое лицо.
Не сдаваться!
Ты ведь этого хотел? Чтобы я не сдавалась?
Ну так будь по-твоему!!!
Я быстро поднялась с пола, схватила трубку телефона и позвонила в милицию.
Затем набрала номер отца…
Глава 42
Двумя часами позже я сидела на своем диване, по скулы завернувшись в плед, а квартиру мою заполняли посторонние люди.
Пока на кухне оформлялся вещдок (палароидный снимок бездыханной Мирославы Липки), главный следователь по этому делу – Черныш Андрей Сергеевич пытался добиться от меня вразумительных разъяснений о случившемся. Я подробно отвечала на все его вопросы, но этого, похоже, было недостаточно. Он по нескольку раз переспрашивал одно и то же, держа деловой тон, и всем своим видом давал понять, что очень не доволен происходящим и просто так это никому не сойдет с рук.
Папа тем временем паковал в большую дорожную сумку мои вещи.
– Ну хватит, – вмешался он. – Сколько еще вы собираетесь ее третировать? Я верю, Алексей понимал, что делает. Сами вы до этого не додумались, а теперь ищите виновных. Вам было бы легче найти здесь ее труп?
– Если бы последние события не утаивались от меня, – заявил Черныш, – то, возможно, никакого риска не возникло бы вообще. Я очень надеюсь, что капитан действительно понимал, что делает, потому что как только ему наложат все швы на затылок, ему придется ответить на множество вопросов. Борщеву здорово повезло, что та пуля, которая должна была разнести ему череп, только зацепила кожу головы. Или он надеялся, что достаточно всемогущ, чтобы с простреленной башкой защищать свидетеля? Радуйтесь, что ваша дочь осталась после этого жива, что милиция прибыла за три минуты после вызова и вообще – второго такого везения больше не будет! Это следует уяснить сразу, Анна! Больше никакой самодеятельности, вы меня поняли?
– Она все поняла, – ответил отец. – С этого момента она будет жить у нас, я беру ее под свою ответственность.
– С этого момента, – прервал его следователь, – под свою ответственность ее берет прокуратура. Это означает – официально приставленные люди, официальная охрана и никакого самоуправства. Мы берем вас под защиту, Анна, как свидетеля и…
– Приманку для убийцы, – вставил отец, теряя самообладание.
– У вас есть лучшее предложение? – Старший следователь смерил его ледяным взглядом. – Может, последуете примеру Борщева, станете бегать с пушкой вокруг дома, пока Чадаев, вдоволь наигравшись, не перестреляет всех по-очереди?
Затем захлопнул папку с показаниями и выразительно посмотрел на меня.
– Не знаю, почему Чадаев так настойчиво к вам пробирается, вместо того, чтобы сбежать и затаиться, но, очевидно, он так просто не отступит. И мы сделаем все возможное, чтобы в ближайшее время он сидел за решеткой. Можете не сомневаться! Дайте мне знать, как только соберете вещи. Я лично вас сопровожу и обследую дом, в котором вы будете находиться, мне необходимо правильно расставить пост. Но учтите, теперь каждый ваш шаг, и всех членов вашей семьи – под моим надзором! И каждое ваше решение зависит от меня…
Глава 43
Что ж, пожалуй, Чернышу следует отдать должное. Я, наконец, начала верить в исполнительность местной милиции.
Как и было обещано, к дому моих родителей приставили охрану. И если бы не начертанный на листке план, в который нас посвятил старший следователь, мы могли бы никогда не догадаться о том, что квартира родителей, подъезд и вообще весь дом кем-либо охраняется.
Припаркованная напротив подъезда машина со спущенным задним колесом явно была подогнана кем-то из жителей дома в ожидании починки.
Ошивающийся у мусорных баков бомж с грязным пакетом, норовящий проскочить в подъезд для ночлежки, откровенно действовал всем на нервы и, всячески выдворяемый кем-нибудь из жильцов, все равно возвращался обратно.
Время от времени обычным образом в подъезд входили и выходили какие-то люди: навестить живущих здесь друзей, родственников, либо просто служащие коммунальных служб приходили с проверкой.
Крыша дома неожиданно дала течь, при том, очевидно, серьезную, ремонтники чинили ее несколько дней к ряду, вызвав беспокойство у жителей верхнего этажа. Проливное лето, как ни как …
В общем, жизнь обычных людей протекала обычным путем и никто не догадывался связать какие-либо события, происходящие в подъезде, с круглосуточным наблюдением милиции.
Возможно, только Кирилл Чадаев догадывался о том.
Потому что проходили долгие дни выжиданий, а он не появлялся.
Теперь я жила в комнате, где прошло мое детство. Целыми сутками я стояла у окна и глядела во двор. Но там ничего не происходило и не менялось, только дождь периодически заканчивался или снова возобновлялся. Во всем остальном время как будто остановилось.
Эта комната всегда оставалась за мной и на протяжении многих лет не претерпела никаких изменений. Небольшая, уютная – типичная комната единственного ребенка в семье. Кремовые обои, пышные гардины, небольшая кровать, компьютерный столик, шкаф-купе. В восемнадцать лет я покинула эти стены для того, чтобы уехать в столицу и стать знаменитым журналистом.
Теперь я прячусь здесь от маньяка.
И не смотря на то, что я снова рвалась в столицу, где меня ждали неотложные дела, я была вынуждена оставаться в этой клетке с неограниченным сроком заточения.
Господи, сколько дней я не выходила на улицу? Два, три, а может, больше? Мне кажется, эта комната понемногу начинает сводить меня с ума. Как будто я снова находилась в частной клинике, в своей персональной палате…
Мне больше не о чем говорить с родными. Трудно наблюдать, как они изо всех сил стараются держаться, слушать отвлеченные темы, которые они заводят специально для того, чтобы сложилось впечатление, будто ничего необычного не происходит. Но кого мы пытаемся обмануть?
Я выхожу из комнаты в редких случаях. Если кто-нибудь из родных сюда заходит, то предварительно стучит, боясь нарушить мое уединение. Или просто они боятся увидеть меня неподготовленной: с видом мученицы, дожидающейся часа своей казни.
Когда я появляюсь в их поле зрения, они внезапно замолкают, и заставляют себя улыбаться. Они притворяются, будто не живут в страхе день из дня, и тем самым себя выдают. Но я не виню их за это. Разве можно винить кого-то за то, что он любит тебя и боится потерять?
В первый же день своего пребывания здесь я попробовала извиниться перед матерью за то, что была груба с ней в последнее время. И раскрыла карты о своих планах по поводу столицы.
– Как только Чадаева арестуют, я сразу же уеду. Думаю, это мой единственный шанс подняться из пепла. Я не могу до конца своих дней переводить бесполезные книжки. Придется многому научиться, начать жизнь практически с начала. Но я нужна гостинице, а гостиница нужна мне.
– Я много думала об этом. – Призналась мать. – Какие бы сложности не подбрасывала нам жизнь, но мы должны идти дальше. Прости, что мы молчали о завещании Егора. Мы ждали подходящего момента. Я рада, что этот момент все же наступил… Ты начнешь все сначала, если что-то не получится, мы поможем. Вместе мы сможем все преодолеть.